Литературная Газета 6386 ( № 39 2012)
Шрифт:
– Сто, - сказал Фридрих, составляя кофейные чашки одна к одной, как пирамиду в бильярде.
– А то и все двести. Мы его у одного курфюрста одолжили. Или он не курфюрст?
– Что ты людям голову морочишь?
– осклабился господин.
– Налей.
– Может, рюмки принести?
– сказал я.
– Из чашек неудобно.
– Этот бальзам удобно из любой посуды, - повернулся ко мне господин.
– Но вы не бойтесь, он настоящий.
Фридрих
– Прошу отведать, - взял в руки чашку господин.
– Николаус, тебе пока нельзя.
Верзила с отсутствующим видом стал изучать потолок. Странно, но в этой компании мне он был симпатичнее остальных. Впрочем, Фридрих тоже не вызывал опасений.
– Здоровье господ писателей!
Лощёный медленно выпил чашку до дна.
"Как же его зовут?" - подумал я, делая глоток.
Бальзам действительно был отменный. Защипало в горле, одеревенел язык, в нос шибанул запах луговых трав, приятно закружилась голова.
– Хорош?
– заглянул мне в лицо Лощёный.
"Да у него разные глаза!" - изумился я.
– Это зависит от освещения, - сказал Лощёный.
– Но не будем отвлекаться. Итак, о чём вы пишете, господа? Вот вы, например?
Лощёный повернулся к Григорию.
– Обо всём, - сказал Гриша.
И он абсолютно не врал. Григорий действительно писал обо всём. Он был уникум в полном смысле этого слова. Во-первых, Гриша запоминал всё, о чём читал. Во-вторых, прочитывал он в среднем две книги в день. И если ты в разговоре упоминал, например, китайскую династию Хань, Мин или Цинь, Гриша называл годы правления императоров из этой династии и причины, из-за которых она погибла. Так же легко он рассуждал о разрушении Иерусалима, походах викингов, стволовых клетках и мормонских сектах. К последним он проявлял особый интерес. По его мнению, наступала эра мормонского владычества на земле.
– Из-за многожёнства?
– спросил я, когда Гриша рассказал мне об этом.
– В том числе, - кивнул он.
Лощёный, однако, об уникальности Гриши ничего не знал.
– Писать обо всём, - усмехнулся он, - значит, писать ни о чём.
– Поэтому, наверное, меня и читают, - пожал плечами Гриша.
– У меня больше двадцати книг.
– И все они будут востребованы потомками?
– Об этом, к сожалению, никого не спросишь, - засмеялся Алексей.
Его чашка давно была пуста, и он не возражал бы, если бы
– Налей, - разрешил Лощёный.
Белобрысый разлил по чашкам бальзам.
"Кто же они такие?
– подумал я.
– На писателей не похожи. Тогда почему припёрлись в Дом литератора?"
– А мы и в прошлый раз были неподалёку отсюда, - усмехнулся Лощёный.
– Во всяком случае, так написал один из ваших. Как называется это место?
– Патриаршие пруды, - пробурчал верзила.
– Да, пруды, трамвай, подсолнечное масло и прочая ерунда, - поморщился, оглядываясь по сторонам, Лощёный.
– Однако мы отвлеклись. Смею вас заверить, Григорий, ни одна из ваших книг интереса у потомков не вызовет.
В принципе он сказал то же самое, что и пьяный Машкута, но Гриша не обиделся. Привык, наверное.
– А моя?
– вскинулся Алексей.
Его кофейная чашка опять была пуста.
– Дайте ему стакан, - распорядился Лощёный.
– С вами, дорогой, дела обстоят несколько сложнее. У вас сколько книг?
– Четыре прозаических, - стал загибать пальцы Алексей, - две поэтических и две критических. Всего восемь.
Пока он считал свои книги, верзила принёс стакан. А может, он никуда и не ходил, взял стакан прямо из воздуха.
– Ничего из этого не останется, - пренебрежительно махнул рукой Лощёный, - а вот вашу диссертацию по творчеству Фиша один раз прочитают.
– Когда?
– разинул рот Алексей.
– Через пятьдесят восемь лет.
– Почему её прочитают только один раз?
– заносчиво спросил критик.
– Фиш очень слабый писатель, - хмыкнул Лощёный.
– И вы это знаете не хуже меня. Но даже слабые писатели иногда вызывают интерес. Вот и вашим немцем заинтересуются в этом[?]
Лощёный заглянул в записную книжечку, которая появилась в его руках, как и стакан, неизвестно откуда.
– В Юго-Восточном штате, - прочитал он и закрыл книжечку.
– Это что же, наша земля будет поделена на штаты?
– удивился Григорий.
– Как Америка?
– Увы, - постучал пальцем по книжечке Лощёный.
– Тринадцать штатов. Исходя, так сказать, из законов целесообразности.
"Интересно, а обо мне в этой книжечке написано?" - подумал я.
– Здесь написано обо всех, кто этого заслуживает, - повернулся ко мне Лощёный.