Литературная Газета 6391 ( № 44 2012)
Шрифт:
Уже само название пьесы Тарика Нуи "Ничего себе местечко для кормления собак" вызывает лёгкое недоумение, настраивает на решение загадочного кода, который надо расшифровывать в течение короткого спектакля. Казалось бы, это не что иное, как игра понятиями, смыслами, но они постоянно рвутся, одно не связывается с другим, и всё сливается в нагромождённый абсурд. В этой притче нет конкретного места действия, как нет плавно развивающегося сюжета с исходным событием и внятным финалом. Тем не менее каждый эпизод режиссёр пытается представить, как документальный кадр нашего времени. В странном ирреальном мире бродят люди-фантомы, натыкаясь на мусорные ящики, горы ненужных книг, номерные дощечки, обозначающие прежние захоронения. И в воздухе тоже витает тревога, стрелки будильника остановились, серый туман опустился на загаженную землю, где людям живётся не лучше, чем диким собакам. Но собаки так и не появляются, разве только шум от приближающейся стаи пугает продавца оружием, живущего где-то в катакомбах среди ящиков с военными трофеями.
Александр
Пусто, пусто, холодно, холодно, как написал Антон Павлович Чехов в монологе Нины Заречной. Ничто не способно оживить выжженное пространство после катастрофы. На голой земле остались одни собаки и редкие экземпляры Homo sapience, жаждущие мести, так как добро давно растворилось в угарном газе. Эту путаную пьесу французского драматурга можно трактовать как кому вздумается, потому что пацифистская тема слабо прописана в сюжете, путано. Ну, посудите сами: к мифическому старику приходят двое - Он и Она, чтобы купить пистолеты и тут же пустить себе пулю в лоб или убить другого. И всё-таки остатки прежней человечности теплятся в закоулках их искажённой памяти и на подсознательном уровне сохранились молекулы жалости, страха, защиты, пусть в виде собачьего ошейника, но как-никак при хозяине. Поэтому принести брошенную палку в зубах - неописуемая радость для молодого человека в исполнении Сергея Давыдова. При этом, если старик Калягина ещё способен испытывать удовольствие от унижения другого, то лицо юноши настолько анемично и глупо, что с трудом верится в наличие интеллекта.
Ну а как же с человеческим достоинством?
– спросите вы. Оно давно забыто, его уничтожили, как уничтожили гуманное кино с "Большим вальсом" Штрауса, а белые экраны сожгли. Остался лишь пепел от прежней цивилизации, который больше не стучит в пустые сердца. Неслучайно спектакль Стуруа начинается с оглушительного взрыва, то ли атомного, то ли космического, когда усталая природа решила положить конец безобразному поведению человека на голубом шарике. Кто-то может сказать, что режиссёр козыряет пессимизмом, ставит повсюду капканы и не оставляет надежды на будущее. Конечно, надежда здесь умирает последней, и зрителю не хочется снимать розовые очки, тем более примерять на себя конец света. Тем не менее Стуруа, как заправский хирург, режет по живому без наркоза, может быть, тогда люди перестанут лгать и жить по принципу "после меня - хоть потоп". Он был на сто процентов уверен, что Калягин сыграет это, поскольку все предыдущие шекспировские образы говорили о большом творческом потенциале артиста, умении мыслить на сцене. Я не хочу и не буду сравнивать его подробное существование в маске изгоя и покупателей оружия в исполнении пластичной Натальи Благих и комплексующего Сергея Давыдова, поскольку они так и не поняли, про что играют, лишь добросовестно исполняя внешний рисунок роли.
Итак, финал спектакля остаётся открытым. Ну а зрители пребывают в некотором недоумении: почему режиссёр с мировым именем остановился на столь несовершенном материале, или он думал, что Калягин может всё за всех сыграть и таким образом "карта будет бита". Да, на Александра Александровича можно смотреть часами, его магия удивительна, но хотелось бы получить эмоциональную зарядку и от всего спектакля, а не только умозрительные выкладки.
Любовь ЛЕБЕДИНА
О том, что в памяти
О том, что в памяти
ЭПОХА
Художник, который посвящает жизнь поэтизации своего народа и обладает при этом серьёзной выучкой, а также талантом разглядеть прекрасное в обыкновенном, нередко становится национальным достоянием. И живёт такой художник долго, причём, как правило, не только в коллективной памяти, потому что подобно русскому богатырю питается соком родной земли, на которой крепко стоит обеими ногами. В наших записках, правда, "ног" будет не две, а четыре, так как речь пойдёт о творческом союзе народных художников России, братьях Сергее Петровиче и Алексее Петровиче Ткачёвых. Писать об этих мастерах и их уникальной совместной работе над картинами можно ежедневно, но необходимость информационного повода, к сожалению, не позволяет сказать хорошие слова в любой момент. Девяностолетие старшего из них, Сергея Петровича Ткачёва, которое будет отмечаться 10 ноября этого года, - возможность поговорить о художниках, усилиями которых русской реалистической школе, пережившей мощный расцвет в XIX веке и куда более сложные времена в XX столетии, удалось не оказаться загнанной в резервацию, а наоборот - получить новый импульс.
Передо мной большая книга-альбом "Братья Ткачёвы. О том, что в памяти". Я переворачиваю страницы и погружаюсь в таинственный, очень близкий и в то же время почти неизвестный мне мир русской деревни - Китеж-град русской сакральной географии. Детство художников Ткачёвых прошло в селе Чучуновка Брянской области, и, даже переехав потом всей большой семьёй в город, они навсегда остались очарованными традиционной патриархальной жизнью.
незаворожённым.
Листая альбом, я вижу и работы, посвящённые войне - кардинально перекроившей жизнь семьи Ткачёвых. Для них она обернулась не только потерей Серафима Петровича: Сергей Петрович - сам фронтовик, воевавший в Великую Отечественную войну рядовым, получил тяжёлое ранение в руку в бою под Ржевом 27 ноября 1942 года. Этот случай чуть не перечеркнул его мечту стать художником, однако индивидуальная воля оказалась сильнее обстоятельств: он смог восстановиться, разработать руку и вновь вернуться к живописи. Война, как её видят братья Ткачёвы, мало похожа на украшенную торжественным блеском Валгаллу; скорее она открывается через частный героизм простого человека - не только Ивана-царевича, но и Ивана - крестьянского сына русских сказок ("Товарищи", 2001-2003), его незаметную для большой истории смерть ("Высота безымянная", 2004), его индивидуальное горе ("Дети войны", 1984). Темы стоицизма и материнской любви и здесь оказываются главными - вот мать крестит сына на прощание ("Сыновья", 1985-1987) или вдруг на фоне общего ликования из-за возвращения одного из сыновей мы видим чуть подёрнутое скорбью лицо старой женщины и отмечаем пустующее место хозяина дома ("Родительский дом. Вернулся", 2001-2002). Братья Ткачёвы изображают войну как подвиг и напряжение сил всего русского народа, наделяя бытийным статусом, казалось бы, простые образы - солдат, учащихся грамоте во время короткого отдыха ("Между боями", 1958-1960), или женщин и подростка, впрягшихся в плуг ("Лихолетье. Русское поле", 1986-1998): под кистью художников эти военно-бытовые сцены обретают следы подлинного величия.
Живописная манера братьев Ткачёвых, бывших любимыми учениками Сергея Васильевича Герасимова, также достойна отдельных слов: ещё в юности они смогли найти свой уникальный художественный язык, импрессионистский и яркий, который выглядел инородным на общем художественном фоне 50-60-х годов - тех лет, когда к ним пришла серьёзная известность. Оставшись, несмотря ни на что, верными выбранному стилю и реалистическим принципам, Алексей Петрович и Сергей Петрович сегодня ведут мастерскую в Российской академии художеств. Многие из их учеников сами стали известными - например, Михаил Абакумов, Николай Колупаев, Григорий Чайников, Илья Каверзнев, Андрей Герасимов. Творческий тандем Ткачёвых, чей музей был открыт в Брянске ещё в 1995 году, по сей день продолжает создавать картины и регулярно участвовать в выставках "Союза русских художников", играя в его существовании серьёзную роль. В целом история двух братьев, пробившихся сквозь тяготы войны и ставших художниками, для того чтобы посвятить свои произведения неконъюнктурной и малопопулярной сегодня теме мужества и величия русского народа, являет собой пример частной жизни, на которой лежит отблеск вечности, как и на героях их картин.
Ксения ВОРОТЫНЦЕВА
Юрий ГЕРАСИМОВ , председатель "Союза русских художников":
– Братья Ткачёвы - уникальное, самобытное явление в русском изобразительном искусстве. Такие художники приходят в живопись раз в столетие, оставаясь ориентиром для многих последующих поколений. Не перестаю удивляться их гражданской позиции, творческой активности и стремлению служить любимому делу верой и правдой, несмотря на почтенный возраст.
Интеллектуальный макдоналдс
Интеллектуальный макдоналдс
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
За громкими перепалками по поводу ЕГЭ как-то незаметно прошла реформа высшего образования, разом превратившая его из собственно образования в интеллектуальный макдоналдс: замена 5-6-летнего образования 4-летним, переход от системы "предмет - экзамен" к системе "модуль-рейтинг", выпуск вместо специалистов недоучек-бакалавров. Почему недоучек? Потому что за 4 года надо сделать полностью жизнеподобный муляж специалиста, а времени-то нет!