Литературная Газета 6397 ( № 50 2012)

Литературная Газета Литературка Газета

Они сегодня утром прозвучали,

Чтоб вечером пролиться злым дождём.

Я промолчал. Я - будто мудрый лес,

Спокойный и могучей силы полный.

Что гром? Что дождь? Бояться нужно

 молний,

Смертельных молний с грозовых небес.

А их не будет[?]

Гухарик

БАГДАСАРОВА

Поэт, журналист. Выпускница факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова и факультета теории, истории искусства Ленинградского института имени И.Е. Репина. Автор пяти книг. Живёт в Ташкенте.

* * *

Сиреневый букет в хрустальной вазе -

Воспоминанье о дворе цветущем

И маме молодой, срезающей цветы.

Мы снова во дворе, в сиреневом дыму.

Там капли дождевые у подножья

Калитки, приоткрытой в мир.

«Золотая пыль махалли»

«Золотая пыль махалли»

Михаил ГАР

Поэт, журналист. Родился в 1956 году в Ташкенте. Окончил Ташкентский государственный университет. Работал в Узбекском телеграфном агентстве (республиканское отделение ТАСС). В 1991 году переехал в Санкт-Петербург, где работал главным редактором в издательской фирме "АККА". В 1993 году вместе с семьёй переехал в Нижний Новгород. Сотрудничал с местными и центральными СМИ. В 2007 году вернулся в Ташкент. Автор сборника стихов "Тень богомола" (2011).

Ташкент, Ташкент[?]

Здравствуй, старина. Семнадцать лет не виделись. Спасибо, что узнал меня.

Много историй могу вспомнить. Память вообще - это и лучшее, и худшее, что дано человеку. Потому что память - это наша совесть. Можно, родной, я вспомню только безгрешное?

Я родился в махалле пятьдесят три года назад, на Шейхантахуре, в ста шагах от мавзолея святого, в чью честь названа махалля. Голопузые, в чёрных семейных трусах, остриженные наголо, коричневые от загара, одинаковые, будто обожжённые одним гончаром, мы носились по кривым переулкам - и золотая пыль обжигала наши ступни.

Любимой игрой маленьких была лянга - круглый кусочек бараньего руна, ровно подстриженный или с длинным ворсом, кому как нравилось. К внутренней стороне проволокой прикреплялась свинцовая бляшка, чтобы лянга была тяжелее, но не настолько, чтобы не могла подлетать, отправляемая ногой вверх. Казачки, джанзы, люры, виси[?] Это приёмы лянги, которые следовало выполнять в определённом порядке и желательно мастерски - если не хотел потом, проиграв, "маяться". Махалля учила нас, босоногих, стремиться к победе.

Наигравшись, мы отправлялись обедать.

Пища была бесхитростной: под водопроводом с ручной накачкой мы мочили куски подсохших лепёшек и уплетали их с неописуемым удовольствием. Лепёшки пекла в тандыре мама моего махаллинского друга Хамида - одного из одиннадцати детей в их семье. Жили они скромно, но никто - ни ребёнок, ни взрослый, зашедший в их двор, - не уходил, не выпив пиалу чая с горячей лепёшкой. А нам нравился сухой хлеб, который мы мочили под кривоносым водопроводом.

На главной улице имени Горького, которая уводила в глубь махалли, на одинаковом расстоянии друг от друга стояли деревянные столбы с железными колпаками, прикрывавшими тусклые лампочки. На провисших проводах висели обрывки бумажных змеев: одни упали сюда недавно, другие - ещё до войны. И каждый день в небо взмывали новые птицы, сотворённые из кальки, камыша и клейстера, и, держа в руках упругую, суровую нить, мы управляли ими, задрав головы, и отпускали их всё выше и выше. Махалля учила нас летать. Мы стояли по щиколотку в золотой пыли, и наши сердца переполнялись радостью, оттого, что у нас вырастали свои бумажные крылья.

[?]О махалле я мог бы долго петь под звуки бубна и ная. Но песня оборвалась в 1966-м. Землетрясение порушило всё. Дом, казавшийся крепостью, в несколько минут стал калекой. Нанесённые ему раны были неизлечимы. Два месяца всей семьёй мы жили в военной палатке, натянутой под виноградником. В дом заходить опасались, потому что подземные толчки следовали один за другим и неумолимо добивали жилище. Дом стоял в трёх шагах, но был уже необитаем. Мы ютились в тесной, душной, брезентовой палатке, поставленной под тем виноградником, где так часто собиралась наша большая родня; где почти все махаллинские соседи праздновали великое событие - когда мне делали обрезание; где горели лампы в тысячу свечей, и мотыльки, презрев неизбежное, плясали перед ними, как одержимые. Было, было[?] И кончился праздник. Прощай, дом. Прощай, огромный двор с цветущими розами и фруктовыми деревьями; двор, изрытый мной вдоль и поперёк в поисках мифического клада. Прощайте, друзья, разъехавшиеся неизвестно куда.

Махаллю снесли. Впятером мы переехали в какой-то безликий квартал, в узкую хрущобу с двумя смежными комнатами под низкими потолками. Теснота душила. Однообразная архитектура загоняла в тоску. Переулок с золотой пылью сменила улица с серым асфальтом. И на этой улице жили совсем по другим правилам. Я пошёл в новую школу и не увидел ни одного знакомого лица. В классе не было дружбы. Прозвище "чужак" прилепилось ко мне с первого же дня. (Тогда я ещё не знал, что много позже это прозвище будет следовать за мной долгих семнадцать лет.) Каждый день приходилось отстаивать своё право на сущест[?]вование. Мы никогда не дрались в махалле; спорили, ссорились, но не дрались. А здесь, в новой, дикой для меня среде, кулачное "общение" было нормой. И много раз был битым- пока не научился крепко сжимать кулаки и попадать ими в цель.

Через два года мы покинули ненавистную хрущобу и вернулись в родные пенаты. На щедрой земле нашей махалли вырос огромный жилой массив, построенный ленинградцами. От нового дома, где мы поселились, до старого, на чьём месте поднялась четырёхэтажка, было ровно сто шагов.

[?]Семнадцать лет мы не виделись с тобой, Ташкент. Ты заметно похорошел за эти годы, чего не скажу о себе: седины прибавилось, сердце пошаливает[?] - чувствую себя чуть ли не ровесником тебе.