Литературная Газета 6405 ( № 8 2013)

Литературная Газета Литературка Газета

Даже в самых личных и интимных письмах мы все пишем немножко не от себя, а от некоего лирического героя: "Мысль изречённая есть ложь". А уж если пишет гениальный автор, то какие бы свои сокровенные мечты, мысли и чувства он ни открывал перед нами, какие бы ядовитые подробности ни писал как бы о самом себе, как бы ни признавал самого себя главным героем, ясно, что это описание всех своих пороков перерастает, как правильно написал сам же Михаил Лермонтов в предисловии ко второму изданию романа, в "портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии[?]"

Но не лукавил ли автор в своём предисловии, написанном уже после известного мнения о романе самого императора? Не выглядит ли это предисловие

как оправдание героя (и самого себя) перед своим Государем? Это неизвестно. Известно лишь, что было письмо Николая I к своей супруге Александре Фёдоровне, давней и верной поклоннице таланта Лермонтова, содержится в этом письме, написанном 12/24 июня 1840 года, анализ этого романа. Там изложена ясно и литературоведчески чётко императорская оценка "Героя нашего времени" и его автора. Любой консервативный литературовед может позавидовать такой чёткой оценке. Император Николай I объяснял, что, начав читать роман, вначале было обрадовался, решив, что именно Максим Максимыч и есть "герой нашего времени". Однако, обнаружив в дальнейшем свою ошибку, очень на автора вознегодовал. И уже на всю жизнь. Он мог забыть шалости с дуэлями, пьянки, вольное поведение, но книги, особенно талантливые (а вкус у него, несомненно, был), которые могли принести вред его державе, его правлению, он не забывал никогда. Ни Пушкина, ни Рылеева, ни Лермонтова[?]

Мы имеем русский перевод этого письма с немецкого перевода Шимана, который предваряет свою цитату словами: "Государь не любил этого поэта": "13 июня 1840 г. 10[?]. Я работал и читал всего "Героя", который хорошо написан. 14 июня. 3 часа дня. Я работал и продолжал читать сочинение Лермонтова; я нахожу второй том менее удачным, чем первый[?] 7 часов вечера. За это время я дочитал до конца "Героя" и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое преувеличенное изображение презренных характеров, которое имеется в нынешних иностранных романах. Такие романы портят характер. Ибо хотя такую вещь читают с досадой, но всё-таки она оставляет тягостное впечатление, потому что, в конце концов, привыкаешь думать, что весь мир состоит из подобных людей, у которых даже лучшие, на первый взгляд, поступки проистекают из отвратительных и фальшивых побуждений. Что должно из этого следовать? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего пребывания на земле? Ведь и без того есть наклонность стать ипохондриком или мизантропом, так зачем же поощряют или развивают подобного рода изображениями эти наклонности! Итак, я повторяю, что, по моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность её автора.

Характер капитана намечен удачно. Когда я начал это сочинение, я надеялся и радовался, думая, что он и будет, вероятно, героем нашего времени, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, которых обыкновенно так называют. В кавказском корпусе, конечно, много таких людей, но их мало кто знает; однако капитан появляется в этом романе как надежда, которой не суждено осуществиться. Господин Лермонтов оказался неспособным представить этот благородный и простой характер; он заменяет его жалкими, очень мало привлекательными личностями, которых нужно было оставить в стороне (даже если они существуют), чтобы не возбуждать досады. Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он очистит себе голову, если это может произойти в среде, где он найдёт людей, чтобы дорисовать до конца характер своего капитана, допуская, что он вообще в состоянии схватить и изобразить его".

Очевидно, в семье императора не раз обсуждали творчество Михаила Лермонтова, и женская часть семьи уговаривала императора принять все достоинства этого автора, приблизить его к себе. Получилось наоборот. Понятно, что и дуэль недавняя Михаила Лермонтова с молодым Барантом, сыном французского посла, тоже обсуждалась. И уже, как итог и за дуэль с Барантом, и за своего Печорина, отправился Михаил Лермонтов вновь в ссылку на Кавказ, а император Николай I уже навсегда невзлюбил всё его творчество, да и его самого.

Это как

герои аксёновского "Звёздного билета" периода оттепели, вольнодумные и безответственные шалопаи, стали в 60-е годы ХХ века кумирами у большого числа молодых людей. И уже с этим ничего нельзя было сделать никакой цензуре, "звёздные мальчики" засели в мозгах у целого поколения. "Звёздные мальчики" и совершили перестройку, развалив великую державу. Вот так и печоринский тип, срисованный с художественными преувеличениями автором с самого себя, взятый из жизни, внедрился в саму эпоху, и дальше эти презрительные вольнодумцы Печорины скакали по просторам России до октября 1917 года, повсюду сея нигилизм и ницшеанство.

Прав ли был Николай I

в своей критике?

Cкажу честно, мне по многим параметрам император Николай нравится. И о державе заботился, и порядок в своей империи наводил, и вкус литературный имел. В отличие от нынешнего руководства он всех талантливых писателей читал и даже не раз выступал в роли литературного критика. Дело другое, что Михаила Лермонтова он не любил. Понимал его огромное дарование, но терпеть не мог. Бунтарь, такие и воспитывают своей литературой новых декабристов, о которых император помнил до конца дней своих. Я даже согласен с его оценкой Печорина, только, думаю, император пожелал закрыть глаза на то, что это и есть герои его николаевского времени, решил счесть Печорина за пустую фантазию. А жаль. Так и героев "прозы сорокалетних" тоже, спустя почти 200 лет, сочли за выдумку, вместо того чтобы взяться за реальное переустройство нашей державы.

Императора можно понять: нашёл писатель удачный образ Максима Максимыча, вот и делай его главным героем. Вот он - народный образ, чего ещё надо? А автор оставил в сторонке своего народного заступника и тащит вперёд легкомысленного и безнравственного шалопая. Почему-то эти народные характеры - что Максим Максимыч, что пушкинский Савельич, что толстовский капитан Тушин - не становятся у писателей главенствующими. Да и могла ли дворянская литература целиком сосредоточиться на них? Потребовалось другое время, другие люди: Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Василий Белов[?] Для создания народных героев нужны и народные писатели.

Впервые роман был издан в Санкт-Петербурге, в типографии Ильи Глазунова, в 1840 году в двух книгах. Тираж 1000 экземпляров. Разошёлся почти мгновенно. Особенно после того, как в "Северной пчеле" появилась восторженная рецензия Фаддея Булгарина. При всём сложном отношении к этому критику и романисту надо отметить его тонкий вкус и литературное чутьё. Булгарин пишет: "Скажите, ради Бога, где созрело, где развилось это необыкновенное дарование? Каким волшебством этот юный ум проник в тайники природы, в глубину души человеческой? Какая непостижимая сила сорвала пред ним личину общества и объяснила болезнь, которою оно страждет в наше время, в XIX веке! Всё это чудеса для меня! "Герой нашего времени" - первый опыт в прозе юного автора, первый - понимаете ли! Генияльные умы взвиваются на высоту при первых поэтических порывах, но в прозе эти примеры чрезвычайно редки. Проза требует глубокой науки и обдуманности... Автор "Героя нашего времени" в первом опыте стал на ту ступень, которой достигали другие долговременною опытностью, наукою, трудом и после многих попыток и неудач. О Русь, мать всех племён славянских, сколько дарования, сколько ума и нравственной силы сокрыто в твоих недрах! Другие народы уже истощили дар слова, а мы едва тронули поверхность нашего рудника... Лучшего романа я не читал на русском языке!.."

Сразу же после выхода романа завязалась острейшая полемика между ценителями и отрицателями Печорина. Сам роман и его достоинства признали все, от Булгарина до Белинского, но вот его героя? Не клевета ли это на русского человека? Не срисован ли он с парижских и лондонских журналов? Ничего ещё не зная о письме Николая I, консервативная критика будто под копирку бросилась прославлять прежде всего "истинно русского" Максим Максимыча. Я подумал: а выйди такой роман сегодня, случилось бы, наверное, то же самое.