Литературная Газета 6517 (№ 29 2015)

Литературная Газета Литературка Газета

Заглавный текст был напечатан ещё в декабрьском номере "Сноба" за 2014 год. Сюжет автобиографичен, что типично для поздней Толстой. Писательница, все 90-е годы прожившая в Америке, остыла к своим питерским интеллигентным чудакам и, вернувшись на родину, обратилась к жанру антиутопии. После шумной "Кыси" и затянувшегося романа с телевидением Толстая ушла в себя - начался мемуарный период. Девушка в цвету - это сама Толстая на заре туманной юности. Перед читателем - история хождения инфантильной, но не по летам циничной студентки в народ: "На втором курсе университета я осталась без стипендии. А мне были деньги нужны. Кофе, такси, сигареты. И я устроилась на почту разносить телеграммы". Сюжета как такового нет: ходит себе девушка

по июньскому Ленинграду с сумкой на ремне, постигает азы профессии. "Мне было восемнадцать лет, мне хотелось привнести разумность и порядок в устройство почтовой службы, если не всего мироздания, хотелось быть полезной". Незатейливый мемуар из серии "как молоды мы были".

Следом - настоящий гимн одежде, называется он "Варвары", хотя герой там один, и он, судя по всему, автору тождественен. Концовку текста уместно привести полностью, собственно, ради этого финального монолога воинствующего вещиста и проводилась опись содержимого сундуков и комодов. Мужчинам рекомендуется удалиться: "Я покупаю себе красивые платья, вешаю их в шкаф и не ношу их. Туфлей у меня не перечесть. Я покупаю сумочки, шарфики, цепочки всех сортов, серьги и складываю всё это в ящики комода. Есть у меня специальные шкатулки для колец, есть полки для шалей. Там и сям стоят группами флаконы с духами; я их покупаю, но душиться не люблю. Каждый год я покупаю себе новый серебряный браслет и даю ему тайное имя. Когда я сажусь работать, я раскладываю перед собой свои побрякушки, но не надеваю: а зачем. У меня хорошее воображение, и в своём воображении я владею всеми вещами мира, люб­лю что хочу и кого хочу". Скромное обаяние буржуазии, что тут ещё сказать.

Далее перед читателем открывается "окно в Париж". Будучи внучкой знаменитого писателя, эмигрировавшего во Францию, Толстая фантазирует, как могла бы родиться француженкой, но се ля ви: "Я так и не родилась француженкой: через четыре года эмиграции наша семья вернулась в страну варёной картошки, и в школе нас учили: человек не живёт, чтобы есть, но ест, чтобы жить. А зачем же он живёт? А чтобы бороться за счастье всего человечества". Тем не менее Татьяна Никитична (русская душою) время от времени в город любви наведывается, её туда влечёт страсть к шопингу. Вот ещё из одной "галльской" миниатюры: "А тут рядом с чайным магазином бутик приветливо так расположился, хороший такой бутик. Там всё шёлковое, моего размера и доступной цены; а раз цена доступная, то, понятное дело, накупаешь тучу вещей, горы нужного и вавилоны ненужного, ибо при понижении цены алчность обостряется, как мы все хорошо знаем".

Чего у Татьяны Толстой не отнять, так это самокритичности. Свои прегрешения она не только не отрицает, а, прямо скажем, бравирует ими. Вот и анекдот-быль "Супчик" (чревоугодие из списка грехов никто не вычёркивал) с первых строк поражает исповедальной прямотой: "Три основных свойства, три черты характера определяют мою жизнь: глупость, жадность и тщеславие".

"Собранье пёстрых глав" вообще никакой концепцией не объединено. Тексты точно наскребли по сусекам. Как рачительная хозяйка, Толстая ничего не выкидывает, все обрезки идут в дело, для объёма книга фаршируется чем придётся. Выходит, конечно, не фасфуд, но и не деликатес. Мы видим настоящий калейдоскоп жанров: тут и интервью, и предисловия, литературная критика и рецензии на фильмы, эссе, неизменные рецепты и даже некролог. Правда, тексты, написанные бойко, но всё же на злобу дня, с годами неизбежно теряют актуальность. Да и является ли это литературой? Ведь негоже, скажем, поэту ограничиваться написанием куплетов или экспромтов в альбомы курсисток. Даже обидно за автора: воистину "дар напрасный, дар случайный[?]"

Зритель Толстая эмоциональный. Так, пересказывая сокуровского "Тельца", где натуралистично показано угасание Ленина в Горках, Толстая не утруждает себя анализом сюжета картины, она откровенно наслаждается пусть

киношными, но страданиями человека: "Что-то там в его искалеченном мозгу ещё шевелится, что-то людское ещё осталось, ему невыносимо, и он бросается оземь своим полутелом, и ползёт, ползёт, ползёт, как червь, как слизень, как обрубок, куда-то туда, куда-то в цветы, как будто хочет уйти в землю - ибо на небо ему путь заказан, - куда-то в землю, но не уйдёт, не доползёт, как не ушли, не доползли, не доползут его жертвы, приговорённые им, обречённые, убитые и ещё не убитые, мирные, хорошие, в сто раз лучшие, чем он". Сразу видно, что Толстая хоть и либерал, но никак не вегетарианец. Видимо, фильм так взвинтил Татьяну Никитичну, что она гневно добавляет: ­ "[?]Господи, прости меня, как я его ненавижу!.." Как радуется, должно быть, писательница сносу памятников Ленину на Украине...

Резюмируя, надо отметить, что проза Татьяны Толстой по-прежнему изобильна, как витрина Елисеевского гастронома, развивает традиции, заложенные кулинарным эпосом Елены Молоховец, и неизменно притягательна для читателей, которым на лукулловы пиры хода нет.

Теги: Татьяна Толстая , Девушка в цвету

От существительного до глагола

Юрий Кабанков. [?]с высоты Востока.
– Владивосток: Дальиздат, 2014.
– 368 с.
– 300 экз.

Название статьи неслучайно - автор, назвав разделы своей книги частями речи, ловит читателя в сети кажущейся простоты. Но стоит открыть первую страницу, и становится понятно, что этот мощнейший интеллектуальный выплеск нуждается именно в таком представлении, любые иные варианты названия могут попросту отпугнуть. Под одной обложкой собраны многочисленные тексты, да и не тексты тоже. Немного странно наталкиваться, например, на аккуратные столбцы точек под вполне нормальным названием.

В этом, в принципе, нет ничего удивительного и нового - мне приходилось видеть тексты, состоящие из полос краски, нотных знаков (причём нотные знаки к музыке не имели никакого отношения) или, как в этой книге, - из точек. Такая ба-лансировка на грани фола вызывает закономерные вопросы: а что, простите, хотел сказать автор, смело располагая одну точку за другой? Неведомо. Может быть, это попытка соригинальничать - не вполне оригинальная, прямо скажем, - мо-жет, приглашение читателя, отягощённого прочитанным, попробовать самому что-то срифмовать. Или хотя бы просто сформулировать.

Хочется надеяться, что такое предложение найдёт именно тот отклик, на который автор и рассчитывает.

На самом деле я был несколько удивлен этими немыми столбцами - есть авторы, которые настолько хорошо владеют языком, что не нуждаются вот в таких авангардистских вывертах. Можно, конечно, писать сажей или, например, дымом сигареты в воздухе, привлекая внимание публики к своей персоне - в том случае, если больше привлечь нечем.

Но в нашем случае таких крайних методов не нужно - автор прекрасно владеет словом во всей его широте. Он может использовать и лексическую избыточность, и неожиданные образы, не теряя при этом свободы изложения. При чтении стихов нет желания остановиться или отложить книгу - погружение в мир автора происходит легко и естественно.

Хотя, прямо скажем, мир этот весьма неоднороден и нестандартен. Начиная с названия книги - "[?]с высоты Востока". Настроившись на минареты, полумесяц и муэдзинов ранним утром, подготовив себя к раскиданной по страницам мудро-сти в стиле Омара Хайяма, я наугад открыл страницу.

Прут коммерсанты из всех Европ -

В Париже снег оседает хлопьями.

Maak money, месье Рембо!

Вашу музу вчера ухлопали.