Литературные теории XIX века и марксизм
Шрифт:
Подчеркивая свое согласие с Плехановым, особенно со взглядом последнего на отношение Маркса к Фейербаху, Меринг формулирует этот дуализм методов в еще более заостренной форме, совершенно игнорируя все достижения Маркса и Энгельса по исследование диалектики в природе: "Маркс и Энгельс всегда оставались на философской точке зрения Фейербаха, которую они только расширили и углубили перенесением материализма в историческую область; они были, выражаясь ясно и просто, в естественно-научной области в такой же мере механическими материалистами, как в обществоведческой области историческими материалистами" [34] .
34
Mehring. Werke, Bd. VI, стр. 337.
Меринг, как мы уже знаем, недооценивал значение собственно философских проблем. При этом он находился под более сильным влиянием неокантианского агностицизма, господствовавшего в годы его юности, чем сам это сознавал. Делая серьезные философские уступки этому течению, Меринг отказывался видеть в диалектическом материализме определенное мировоззрение. Он говорит: "Но создание объективно-научной "единой
35
Там же, стр. 247.
Итак, защищая материализм Маркса и Энгельса, Меринг запутывает вопрос в двух решающих пунктах. Он резко противопоставляет друг другу механический материализм в естествознании и материализм исторический в науке об обществе. Во-вторых, отрицая за диалектическим материализмом характер мировоззрения, он конструирует столь же застывшую и недиалектическую противоположность между общедиалектическими проблемами и приложением диалектики к конкретным проблемам истории. При этом очень характерно, что Меринг не понимает значения ранних работ Маркса и Энгельса. Он даже и не подумал об издании "Немецкой идеологии". Но отсюда следует далее, что философские рассуждения в опубликованных произведениях Маркса и Энгельса, начиная с "Нищеты философии" и до "Анти-Дюринга", также остались непонятыми им в их значении для мировоззрения и метода диалектического материализма.
В области философии отличие позиции Меринга от взглядов Лассаля проявляется особенно ярко. Однако при совершенно различном отношении к философским проблемам и здесь сказывается действие все тех же общественных сил, а потому и результаты, хотя сильно видоизмененные различием условий, обнаруживают в конечном счете сравнительно большое сходство. Лассаль был, как вся радикальная интеллигенция Германии накануне революции 1848 года, левым гегельянцем. И, подобно остальным левым гегельянцам (Бруно Бауэр и др.), он усвоил себе философию Гегеля без настоящей критики, просто включил свои научные приобретения в области экономии, истории и т. д. в непересмотренную систему "ортодоксального" гегельянства.
Меринг вырос в такое время, когда к Гегелю уже относились как к "мертвой собаке". Он никогда и не занимался философией Гегеля подробно, никогда не уяснял себе его диалектики и даже его эстетику не изучил как следует. Насколько можно судить по сочинениям Меринга, он знал эстетику Гегеля почти только по работам гегельянцев (Фишер и др.). Среди его до сих пор открытых юношеских статей нет ни одной, которая была бы посвящена философским вопросам. Да и, принимая во внимание позднейшую неприязнь Меринга к проблемам философии, едва ли можно предположить существование таких статей. Необыкновенная симпатия, которую он всегда проявлял к Ф. А. Ланге, его в корне ложное отношение к неокантианству, о чем мы в дальнейшем будем говорить подробнее, показывают, что в юности Меринг, вероятно, находился под философским влиянием Ланге. Гегельянство Лассаля-как философия- не коснулось его совершенно. А когда Меринг углубился в изучение Маркса и Энгельса, он принял, правда, их преодоление гегельянства, их перестановку гегелевской диалектики с головы на ноги, но лишь как метод исторического исследования, без размышлений о философском значении этого. Невниманием к философским проблемам, связанным с марксистским преодолением Гегеля, объясняется и то, что Меринг не был в состоянии правильно понять отношение. Фейербаха к Марксу.
Влияние Ланге сказывается в там, что для Меринга центральной фигурой классической немецкой философии и новой философии является не Гегель, а Кант. Уже одним этим Меринг делает, сам того не сознавая известную уступку неокантианскому ревизионизму, — не сознавая и не желая, ибо, как мы уже говорили, с этим неокантианским ревизионизмом Меринг вел энергичную борьбу. В результате его изложение кантонской философии представляет собой удивительную смесь исторически правильных и философски насквозь ошибочных взглядов. Меринг видит историческое родстве? кантовской философии с французским материализмом XVIII века. Он видит также превосходство французов, обусловленное более высоким уровнем развития французской буржуазии. "Во Франции могуче развивавшаяся буржуазия направляла материализм, как сильнейшее оружие, против феодальной легитимности божьей милостью. В Германии философия могла процветать только путем постоянных компромиссов, с клерикальным деспотизмом…" [36] Однако, несмотря на этот исторически правильный взгляд, Меринг не замечает философского превосходства французских материалистов, как материалистов, над Кантом. Более того, он извращает всю историческую перспективу, утверждая, что "как представитель постепенно пробуждавшейся и в Германии буржуазии, Кант убил догматизм, решив спор между материализмом и скептицизмом при помощи глубокомысленного решения". Таким образом, вместо того чтобы увидеть в Канте агностика и дуалиста, Меринг видит в нем мыслителя, преодолевшего материализм. "Тогда как французский материализм защищал хотя и недостаточно обоснованное, но монистическое и одухотворенное революционным порывом мировоззрение, Кант резко и отчетливо отграничил царство природы…" Меринг усматривает таким образом в кантианстве как бы обоснование того дуализма методов естественно-научного и обществоведческого, который, как мы уже видели выше, всегда защищался им самим. Разумеется, Меринг высоко ценил и принимал критику, которой Маркс и Энгельс подвергали Канта. Но он придаст ей в то же время своеобразный, слишком благоприятный для Канта, исторически неправильный оборот. А именно — он утверждает, что Кант в первом издании "Критики чистого разума"
36
Mehring. Werke, Bd. VI, стр. 231.
"По тем же основаниям Маркс и Энгельс в своей полемике против идеалистической философии имели дело со второй редакцией. И аргументация, которую они выдвигали против нее, потому и является исчерпывающей, что она совпадает с первой редакцией Канта, с собственным и первоначальным мнением Канта, с "эмпирическим реализмом" Канта. Они в действительности противопоставили нефальсифицированного Канта фальсифицированному…" [37]
Сущность этого "эмпирического реализма" Меринг толкует в том смысле, что вещь в себе есть "всего лишь пограничное понятие человеческого ума". Но это уже не материалистическое преодоление Канта, а как раз наоборот — идеалистическое, агностическое продолжение его тенденций. Ленин говорит в своем "Материализме и эмпириокритицизме" чрезвычайно ясно и четко о критике кантианства слева и справа. Он пишет, что"…юмист Шульце отвергает кантовское учение о вещи в себе, как непоследовательную уступку материализму, т. е. "догматическому" утверждению, что нам дана в ощущении объективная реальность, "ли иначе: что наши представления порождаются действием объективных (независимых от нашего сознания) предметов на наши органы чувств. Агностик Шульце упрекает агностика Канта за то, что допущение вещи в себе противоречит агностицизму и ведет к материализму" [38] . И далее, продолжая ту же полемику с Авенариусом, Ленин пишет: "На самом деле он только очищал агностицизм от кантианства. Он боролся не против агностицизма Канта… а за более чистый агностицизм, за устранение того противоречащего агностицизму допущения Канта, будто есть вещь в себе, хотя бы непознаваемая, интеллигибельная, потусторонняя… Он боролся с Кантом не слева, как боролись с Кантом материалисты, а справа, как боролись с Кантом скептики и идеалисты".
37
Mehring. Werke, Bd. VI, стр. 232–234.
38
Ленин, "Материализм и эмпириокритицизм", т. XIII, стр. 161.
Уже отмеченная нами в общих чертах двойственность философской позиции Меринга проявляется в отношении его к кантианству очень ярко. Меринг искренно убежден, что борется против неокантианского ревизионизма слева, и местами это действительно так. (Напомним о его отношении к Геккелю и к естественно-научному материализму.) Но Меринг не умеет понять историческое значение Канта, устраняет из философии Канта как раз тот пункт, в котором Кант, вопреки остальной своей системе, сближается с материализмом (допущение вещи в себе); он прославляет Канта как раз за те пункты, в которых Кант был прямым предшественником неокантианского агностического идеализма.
Меринг говорил о неокантианцах: "Конечно, и неокантианцы не желают знать никакой "вещи в себе". Они утверждают, что Кант хотел обозначить этим лишь "бесконечную задачу познания. Это не икс какой-то таинственной загадки, а икс бесконечного уравнения, разрешаемого посредством непрестанного дальнейшего исследования" [39] .
Меринг тут же замечает, что вступил на очень опасную почву: "Если бы мнение Канта было действительно таково, то полемика Энгельса против "вещи в себе" оказалась бы хоть и не ошибочной, но излишней, поскольку она ломилась бы в открытую дверь". Не говоря уже о том, что эти слова находятся в кричащем противоречии с вышеприведенными соображениями Меринга о различии между первым и вторым изданиями "Критики чистого разума", из высказанного здесь отрицания неокантианской интерпретации Канта следовало бы только то, что неокантианцы хоть и неправильно толкуют Канта, но зато философски развивают его мысль в правильном направлении. Меринг действительно так думал. Это совершенно ясно из дальнейшего: "Если Коген и Штаудингер, как мы сказали выше, понимают вещь в себе уже не как икс какой-то таинственной загадки, а как икс бесконечного уравнения, разрешаемого посредством непрестанного дальнейшего исследования, то они переходят от Канта к Энгельсу…" [40] Меринг совершенно смешивает здесь "правую" критику Канта с "левой" его критикой; будучи субъективно уверен, что он борется против Канта слева, он здесь защищает тех неокантианцев, которые старались исправить непоследовательность Канта в вопросе о вещи в себе справа, в духе более последовательного агностицизма. В том, что это не случайный, единичный промах у Меринга, убеждает нас его историческая оценка Ф. А. Ланге сравнительно с материализмом пятидесятых годов: Меринг хвалит Ланге за то, что он "вернулся обратно или, вернее, пошел вперед к Канту" [41] .
39
Mehring. Werke, Bd. VI, стр. 68.
40
Там же, стр. 84–85.
41
Там же, стр. 199. 245
Это ошибочное отношение к Канту и неокантианству неизбежно влечет за собой ошибочное отношение к теории познания Маха. И здесь позиция Меринга двойственна. Он осмеивает со всем блеском своего публицистического пера махистскую историю философии Пецольда. Но Меринг стремится при этом только спасти исторический метод от путаницы, которую создало бы догматическое перенесение естественно-научных методов в историю. И Меринг слишком легко поддается уверениям Маха и махистов, что речь идет у них только о естественно-научном методе, а не о теории познания. Более того, при столь свойственной Мерингу неприязни к философским "химерам", при его взгляде на Маркса и Энгельса как на мыслителей, которые тоже не интересовались философскими "химерами", вполне естественно, что он конструирует некое согласие между Махом и Марксом.