Литературные вечера. 7-11 классы
Шрифт:
Прощай, мой друг, коли не так скоро будешь, что это за мерзость – знать друг об друге, это только позволительно двум дуракам, нам с тобою. Прощай».
Второй ведущий :
1816 г. Как легко тогда ложились строчки на бумагу, сколько жизни в них было, сколько молодости. И злым быть было легко и ясно
Второй чтец :
«Что ты? Душа моя, Катенин, надеюсь, что не сердишься на меня за письмо, а если сердишься, так сделай одолжение, перестань. Ты знаешь, как я много, много тебя люблю. Впрочем, я вообще был не в духе, как писал, и пасмурная осенняя погода нимало этому способствовала.
Первый чтец :
«Участь умных людей, мой милый, большую часть жизни своей проводить с дураками, а какая их бездна у нас! Чуть ли не больше, чем солдат. (Из письма Бегичеву, 1818 г.)».
Второй ведущий :
«Ах, сколько шуму наделал в Москве ваш Чацкий. Как неожиданно, как сильно, с каким умом и с какой иронией сказалось вдруг в одном произведении все, что нашлось тогда в горячечном воздухе столицы, что волновало, тревожило, пьянило сильнее шампанского. Ах, как всполошились тузы, с какой готовностью спешили они присоединиться к фамусовским гостям, с какой безотчетностью торопились вписаться в полк шутов».
Первый чтец :
Д. Н. Рунич, член Ученого комитета: «… Это не комедия, ибо в ней нет ни плана, ни завязки, ни развязки… Это просто поговорка в действии, в которой воскрешен Фигаро».
Первый ведущий :
В защиту теории литературы, с которой, по его мнению, оказался не в ладах автор «Горе от ума», выступил и ближайший, любимый друг Грибоедова, Павел Александрович Катенин: «План неясен, сцены связаны произвольно, характеры портретны, и, наконец, дарования более, нежели искусства…»
Первый чтец (Грибоедов):
«„Дарования более, нежели искусства“. Самая лестная похвала, которую ты мог мне сказать, не знаю, стою ли ее? Искусство в том только и состоит, чтобы подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства угождать теоретикам, то есть делать глупости, – тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо свое брось за окошко; знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли и вообще без них. Я как живу, так и пишу свободно и свободно».
Второй ведущий :
«Да, комедия удалась. Но чувство удовлетворения не приходило. Высокое не давало покоя. Воображение тревожили замыслы будущих трагедий».
Первый ведущий :
«Дебри, лай, звук рогов, гром бубен. По-восточному прямолинейная аллея чинаров, миндальных деревьев. I век. Заговор вельмож против армянского царя…»
Второй
«Или другое… 1812 г. История начала войны, взятие Смоленска, приезд государя, обоз раненых… Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей…»
Второй ведущий :
«Всему этому не суждено было сбыться. 7 лет прошло с тех пор, как вы ругали дураком Загоскина и бесились, когда матушка за ужином с презрением говорила о ваших стихах. 7 лет прошло с той поры, когда Персия, а с ней и вся жизнь, казались ребячеством, и только поэзия…»
Второй чтец :
«Поэзия!! Люблю ее без памяти, страстно, но любовь достаточна ли, чтобы себя прославить? Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов …»
Первый чтец :
«Друг и брат. Я тотчас не писал к тебе по важной причине. Ты хотел знать, что я с собою намерен делать, а я сам еще не знал. Почти три месяца я провел в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую? Умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. – Что у меня с избытком найдется что сказать, за это я ручаюсь, отчего же я нем? Нем, как гроб!!
Тьфу, злодейство! Да, мне невесело, скучно, отвратительно, несносно. Подожду, авось придут в равновесие мои замыслы беспредельные и ограниченные способности… Сделай одолжение, не показывай никому этого лоскутка моего пачканья; я еще не перечел, но уверен, что тут много сумасшествия…»
(Из письма Бегичеву, 1812 г., 9 сентября)
Первый ведущий :
Три дня спустя: «Я вырвался, наконец, из дрянного городишки. А между тем так скучно! Так грустно! Думал помочь себе, взялся за дело, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умереть. Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска Неизвестная. Тоска Неизвестная! Воля твоя, если это долго меня промчит, я никак не намерен вооружиться терпением: пускай оно останется добродетелью тяглового скота.
Ты, мой бесценный Степан, любишь меня, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее, умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то либо другое у меня впереди».
Второй ведущий :
«Персия! Дурацкая страна! Она отвлекала, не оставляла времени для занятий любимым делом. Но она и спасала. Война в Чечне, арест по делу декабристов, возвращение к месту службы, хлопоты о выгодном мире с Персией и, наконец, их успех, почести, награды – все это мешало предаваться унынию, мало того, воодушевляло, заставляло строить проекты, планы. И, наконец, Нина…»
Первый ведущий :
… Сочельник. 24 декабря 1828 г. Казбин. Полутемная комната. Свеча на столе отбрасывает неверный свет на чистый лист бумаги, Грибоедов обмакивает перо в чернила, и на бумагу ложатся слова, полные любви и нежности. Он пишет письмо Нине…
Первый чтец :
«Душенька, Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда 4 дня пути…»
Первый ведущий :
Господи, опять дорога! Еще 4 дня беспрерывного галопа, и с каждым часом все дальше и дальше от нее. В воображении возникали знакомые и давно надоевшие картины: