Литерный эшелон
Шрифт:
В голове градоначальника доселе кружившие осколки мозаики вдруг соединились в единую картину. Все стало понятно.
Ну, или почти все.
– Хватай его… Неси в мой кабинет.
В кабинете удалось осмотреть пришельца лучше: роста он был небольшого, пожалуй, с ребенка. Одет он был в штаны и куртку из тускло-серой ткани. На ногах – ботинки будто из какого-то мягкого металла. Пуговиц не было видно.
– Пожалуй, можно и выпить. – подытожил градоначальник.
Из шкафа достал графинчик, налил по маленькой.
Посмотрел на убитого инопланетянина.
– Помянем
– Почом знать?.. Таперича изаболь нету.
– Выпьем…
Действительно – выпили.
Тут же налил по второй, и чтоб не было соблазна повторить – убрал графинчик.
Пока пили вторую, градоначальник принял решение.
– Об этом надо сообщать прямо в столицу телеграфом! Передавать надо «флагом». Не телеграфических рож это дело. У нас кто связью владеет? Германец Сименс, швед Эрик-сын да янки Белл. Пошли!
Пахом указал на сверток
– А энтот?
– Ах да… В ледник его под ключ!
В поезде
Из самого Владивостока огромный путиловский «десятиколесник» тащил состав. Делал это лихо – в чистом лесном воздухе уголь сгорал хорошо, паровоз был новым, чуть не только что с завода: колосники не успели прогореть, дымогарные и жаровые трубки – не забились.
Да и груз сегодня был не такой уж и тяжелый – пассажирские вагоны сегодня были наполнены едва на половину.
Поезд летел сквозь лес – за окном стояла непроглядная темень – станции здесь были редки. И чтоб темнота не смущала взор, от нее прятались за опущенными шторами, тоску прогоняли вином.
В вагоне-ресторане за столом коротали поздний час пассажиры.
Музыкант в углу не сколько играл, сколько настраивал свою гитару. Ужинало семейство, севшее на поезд в Хабаровске. В углу трапезничал батюшка. Недалеко капитан третьего ранга развлекал беседой двух дамочек.
– …Скрутили его, значит, и в участок. Дескать, смотрел на мост, чего-то рисовал. В карманах – бумаги на ненашенском. С виду – чисто японец. Стали разбираться – оказался он вовсе не японцем, а корейцем. Что на мост глядел – не отрицал, но не специально, а так вышло. Надо же ему на что-то глазеть, не с закрытыми же глазами ходить? И что характерно, бдительные верноподданные наловили таких шпионов на две Японии. Буряты, китайцы, монголы – все годиться. Как японцы выглядят – знают только по карикатуре в «Ведомостях».
Барышни захихикали.
На полустанке, среди тайги в шинели кутались Грабе и Данилин. Будто бы уже наступило лето, и уж точно тут было гораздо теплее, чем на Чукотке. Но все равно, стало зябко еще до того как село солнце.
Мимо прохаживался местный путеец. Остальные обитатели полустанка уже смотрели второй сон, поэтому одиночество смотритель вымещал на гостях:
– Уголь дорожает… – говорил он. – Скоро разразится топливный кризис! Надобно переходить на альтернативные, возобновляемые виды топлива, такие как дрова, ветер, масло подсолнечное.
– А как же вы ветер поставите на железной дороге? – интересовался Данилин. –
– Я вот недавно читал о маховозах. – не сдавался путеец. – То бишь, о поездах с маховиком. Превосходнейшая идея, доложу я вам.
Грабе порылся в карманах, достал пачку папирос. Открыл ее, остался недоволен.
– Папироской не угостите? – спросил он. – Мои отсырели…
Путеец радушно протянул свои:
– Курите, если не побрезгуете.
– Благодарствую… – Грабе блаженно затянулся. – А что касательно «побрезгую», так были в краях, где махорки днем с огнем не найдешь. Я уже думал начать мох курить…
– Мох не мох, а, видать, вы люди важные, если по вашему велению я поезда останавливаю.
В ответ Грабе смерил путейца таким взглядом, что тому резко перехотелось разговаривать.
Но Данилин засомневался в могуществе не то своем, не то железнодорожника:
– А если поезд не остановится?
– Не извольте сомневаться! Остановится! Я ему семафор закрыл.
И действительно, поезд остановился – красный фонарь было видно далеко.
В вагоне ресторане звякнула посуда. Стоящие на столе бокалы чокнулись сами по себе, без воли хозяев.
Остановка была недолгой. Едва Грабе и Данилин запрыгнули на подножку поезда, как путеец открыл семафор.
Однако капитан успел выглянуть в окошко.
– Шут его дери. Никогда тут не останавливались…
Но его спутницы быстро вернули внимание к себе:
– А что, японцы действительно отличаются от китайцев?– спросила одна дама, мило подперев кулачком подбородок.
Капитан кивнул:
– Отличаются, и весьма. Японцы ближе к полинезийцам, гавайцам, нежели к китайцам…
Меж столиков как раз проходил официант, капитан поймал его за руку:
– Постойте, голубчик… Отчего мы останавливались? Мы опаздываем?
– Не извольте беспокоиться. Подобрали-с двух офицеров… Машинист наверстает.
– Спасибо, – кивнул капитан официанту и повернулся к собеседницам. – Меж тем, у нас лет пять назад в газетах над японцами подшучивали, дескать чурки, желтолицые макаки… А на войне они нас поколотили крепко – и на суше и на море. Вот недавно я попал на Сахалин японский. Помню, как было при нас, так одно слово: каторга. Сейчас – рейсируют теплоходы, шоссе строят как в Европе, уже железную дорогу соорудили. Крепость построили на месте Корсаковского форта. Движение, доложу вам… А зато на Северном Сахалине у нас тишь…
Ресторан пустел. Музыкант зевнул, качнул головой: не то отвесил поклон публике, не то попрощался и ушел в свой вагон. Ко сну отправилась и семейка из Хабаровска. Лишь попик продолжал воевать со своей бутылкой вина.
Но тут открылась дверь, и вошли Грабе и Данилин. Хоть вагон был почти пуст, присели недалеко от капитана и его спутниц. Рядом с вошедшими возник официант. Подавляя зевоту, изобразил внимание:
– Чего изволите-с?
– Водки полуштоф нам перво-наперво. А лучше перцовки. – начал распоряжаться Грабе, – К ней изобрази закуску горячую. Замерзли с товарищем…