Ливонская партия
Шрифт:
А потом, после церковных артефактов невероятной для верующих ценности, пришел черед обычного бабла. Мануил прекрасно понимал, что нужно умаслить не только толпу, ради которой все эти реликвии он и нес с собой, но и короля, а он был весьма и весьма прагматичным человеком. Поэтому перед Иоанном Патриарх выставил четыре сундука с самоцветами да жемчугами, да ювелирными изделиями всякими, которые похитил во дворце Мехмеда и кое-каких крупных храмах. А потом еще дюжину сундуков с монетой. Простой и бесхитростной монетой. По большей части, конечно, серебряной акче[2], но имелось и золото — целый сундучок султани[3] — монеты, полного аналога
Ну и книги Мануил не забыл.
Он отдал распоряжение и вперед вывели два десятка подвод, заполненные книгами.
— Здесь мудрость многих веков Римской Империи! — торжественно он возвести. — Девять сотен и семь десятков книги, и еще три сверху! Все самое лучше, что удалось спасти из древнего города Константина, после разграбления его неверными! И две сотни семнадцать книг на языках арабском да персидском. Что есть мудрость, накопленная в песках.
Иоанн смотрел на эти подводы и не верил своим глазам. Золото, самоцветы с жемчугами, мощи и духовные артефакты невероятного славы, инсигнии… все это меркло перед подводами, что привез Мануил. Ему хотелось все бросить и побежать к книгам. И сесть их разбирать, смотреть… Но он сдержался.
Тем временем Мануил извлек из позолоченного чехла большой пергамент. Развернул его. И начал читать. Это было решение Поместного Собора Константинопольского Патриархата. Итог его заседания, из-за которого Мехмед и решил их разогнать.
Вдумчиво Мануил читал. Громко.
А рядом стоящий русский, десять лет как ушедший на Афон, переводил. Предложение озвучивал Мануил на греческом. Предложение — этот священник, но только уже по-русски. Он же переводил все слова Патриарха и ранее, ибо глотку имел луженую и грудную клетку мощную, отчего голос его зычно разносился над округой.
Под финиш, на сладкое, осталось признание Комнинов — последним законным и честным домом, что правили Римской Империей. И Иоанна его главой, ибо в нем текла кровь не просто Великих Комнинов из Трапезунда, а еще тех — августейших. Как и кровь еще более древней и не менее честной да славной Македонской династии. Через что следовало банальность — Иоанн свет Иоаннович оказывался «единственным законным наследником Римского престола[4]». О чем Патриарх не забыл упомянуть. А потом перешел к перечислению тех людей, что под решением Поместного собора подписались. Хороший такой список. И подписи внизу. И печати привешены свинцовые. Все честь по чести.
— Твою мать… — тихо прошептал Иоанн себе под нос, ощущая, как у него кудряшки на заднице шевелятся. — Это же надо так вляпаться…
А перед ним, насколько хватало обзора, стояли на коленях люди. Все. И Патриарх, и его спутники, и обитатели Москвы, и гости.
[1] В некоторых исторических исследованиях он числится не Константином XI, а Константином XII. При этом Константином XI в них считается Константин Ласкарис, провозглашенный византийским императором 13 апреля 1204 года, бежавший в тот же день из Константинополя ввиду его захвата крестоносцами и никогда фактически не правивший Византией.
[2] Акче — серебряная монета Османской Империи. Начала чеканиться в 1327 году. К 1477 году имела вот уже более столетия стабильный вес 1,15 грамм.
[3] Султани —
[4] Самоназвание Византии на латыни: Imperium Romanum Orientale (Восточная Римская Империя). По-гречески еще проще — , то есть, Василея Ромайон или Империя Римлян без указания на восточность.
Глава 5
1477, 21 мая, Москва
Раннее утро — самый лучший сон. Особенно в те моменты, когда тебе нужно вставать и идти куда-то. Вот и Устин сын Первушин, что таки добился записи в роту аркебузиров, сладко спал в казарме после тяжелого дня тренировки. Все-таки первые месяцы — самые тяжелые, особенно для неподготовленных к подобным нагрузкам.
— РОТА ПОДЪЕМ! — Проорал чей-то мерзкий голос и Устин нервно хлопая глазами сел.
Ротная казарма была незамысловата. Считай длинный дом в старой германской терминологии. А так — полуземлянка. Крытая, впрочем, доброй крышей с теплыми стенами, в которой ровными рядами стояли двухъярусные нары торцом к проходу. Сразу на всю роту, которая насчитывала только две с половиной сотни лиц строевого состава. А между нарами шкафчики для личных вещей. Плюс с торца каждой такой двухъярусной «лежанки» был оборудован «обвес», чтобы форму и воинское снаряжение расположить. И обувь поставить, и костюм повесить, и оружие прислонить. И перед отбоем каждый боец стоял возле своего обмундирования, демонстрируя проходящему капитану исправность и годность оного. Учитывая дельное освещение осмотреть все это барахлишко не составляло труда, и в случае каких-либо «косяков» вся рота ждала бедолагу, что исправлял свои недочеты. После отбоя, конечно, часть освещения гасили. Но в обычное время вся казарма довольно неплохо освещалась от больших подвесных ламп, что работали на древесном спирте. Это позволяло и форму починить, и оружие почистить и так далее. Не дневное освещение, конечно, но вполне приемлемое — всяко лучше лучины или свечи.
Этот тип ламп стал довольно распространен в королевских учреждениях в связи с тем, что уже который год Иоанн не закупал древесный уголь для своих нужд, а делал сам. В специальных печах, отгоняя параллельно древесный спирт и деготь в значительном количестве. Хорошие такие, кованные железные печи позволяли получать кардинально больше всякого добра. Одного угля в трое, а то и четверо по сравнению с выжиганием его в кучах, отчего тот получался радикально дешевле. И дегтя, которого теперь стало девать некуда, ибо массовый побочный продукт. И древесного спирта, оный ранее и не выделялся никак. А теперь вот — бочками стоит.
Оттого и лампы спиртовые пришлось мастерить людям Иоанна, кардинально решая вопрос с освещением. За основу он взял принцип Аргандовой лампы. Грубо говоря трубка вокруг которой находился фитиль. От огня разогретый воздух поднимался вверх и создавал зону разряжения в которую подтягивался воздух. А откуда? Сам фитиль был окружен металлическим кольцом, наверх воздух убегал, так что оставалось только из трубки, что давал тягу через нее. И она была тем сильнее, чем энергичнее горело топливо на фитиле, а топливо с увеличением притока воздуха горело все лучше и лучше, достигая в довольно сжатые сроки своих технических пределов.