Ливонская партия
Шрифт:
Из-за чего обычные аргандовы лампы, работающие на масле, давали света в 10–12 раз больше обычной свечи, хотя тот же самый фитиль на том же самом масле светил хуже такой же свечки. Здесь использовалось не масло, а древесный спирт, светимость которого так себе, мягко говоря. Поэтому в поток пламени на металлическом держателе ставился кусок оксида кальция. Он довольно быстро раскалялся, начиная светится белым светом, а также окрашивал пламя в желтый цвет. Совокупно это заметно повышая качество освещения такой лампой.
Учитывая дешевизну и доступность древесного
Так вот — вскочил Устин, немного глазами похлопал, да едва увернулся от затрещины капрала[1]. Не привык еще парень по первому крику подрываться и одеваться, готовясь выступать. А тут — вон оно как. Однако сообразил. Спрыгнул со своей лежанки, быстро ее застелил и начал спешно облачаться.
Первым делом натянул галифе, которые тут назывались просто — портки. Потом портянки. Далее кожаные ботинки, с крепкой подошвой, подбитой «шипастыми» гвоздями, да на каблуке с подковкой. Да с достаточно высокими берцами[2], поднимающимися на ладонь выше косточки. А поверх пристроил обмотки, благо, что все эти вещи его уже надрессировали правильно надевать.
Следом он накинул на себя рубаху нижнюю да полукафтан, подшитый снаружи чешуей[3]. Застегнул его, затянув «разговоры» — горизонтальные кожаные ремешки, идущие по переднему разрезу кафтана через каждые три пальца. Отчего кафтан с чешуей смыкался без щелей и даже немного, на пару пальцев, шел внахлест. А поверх всего этого парень надел гербовую накидку — сюрко[4], только покороче — вровень с кафтаном.
Дальше Устин приладил на себя боевой пояс с патронташем[5] и подвешенным к нему клинком да кинжалом. Накинул «плечики» Y-образной портупеи, что удерживала пояс. Надел легкий и компактный штурмовой ранец из кожи с жесткой спинкой, где находился дополнительный запас боеприпасов, моток резервного фитиля, огниво с кресалом, индивидуальные перевязочные средства и кое-какие личные вещи, например, деньги. Перекинул через плечо холщовый подсумок для «стреляных» газырей из патронташа. Закрепил на ремне плоскую круглую деревянную фляжку,[6] в тряпичном чехле, в котором у каждого бойца дополнительно хранились его личные ложка и вилка[7]. Нахлобучил шлем-капу. Затянул подбородочный ремень. Попрыгал, проверяя, что все нормально надето и закреплено. Взял свою аркебузу. Положил ее на плечо. И встал по стойке смирно, давай понять, что он готов выступать.
Парень закончил последним, отчего на него были устремлены взгляды всех вокруг. Капитан в гробовой тишине подошел к Устину. Осмотрел его. Хмыкнул. Опять Устин. Он уже стал привыкать. Впрочем, возможно тому нравится получать дополнительную нагрузку. Ведь тот, кто завершает подъем последним получает дополнительные подходы на тренировке. На брусьях. На отжимании. И так далее.
Капитан с минуту разглядывал Устина, выискивая недочеты. Но парень все сделал правильно. Пусть и медленно, но правильно. Поэтому он кивнул и рявкнул:
— СТРОЙСЬ!
И
— Я служу своему королю[8]! — Выдал на речитативе капитан.
— Я служу своему королю! — Хором рявкнула вся рота.
И так далее, на американский манер выдавали бойцы речитативом не то песню, не то слишком длинную кричалку. И бежали трусцой в полной выкладке, то есть, полноценной маршевой загрузкой.
Иоанн не надевал на них по обычаям позднего Нового времени запасы провианта и прочего имущества, выводя его в обоз. У каждой роты был свой обоз, помещающийся на стандартных фургонах, и походная кухня, поставленная на четырехколесную подводу. Колеса стандартные, достаточно большого диаметра, но тонкие с кованным ободком. Каждое надевалось на кованный штырь, вбиваемый в деревянный блок оси. У каждого бронзовая втулка, да с дегтярной смазкой. Что резко повышало грузоподъемность повозки на той же самой дохлой лошаденки.
В таком виде рота и вышла на кавалькаду богато одетых и снаряженных всадников.
— РОТА СТОЙ! — зычно рявкнул командир.
Команду тут же продублировали сержанты и колонна остановилась.
— Кто такие? — спросил вышедший вперед командир роты у явно русского сопровождающего этих иноземцев.
— Послы из Фландрии.
— Послы? — окинул капитан задумчивым видом этих всадников.
— Послы.
— Из Фландрии? Это что денег дала королю Польскому на войну с нами?
— Да, — неуверенно произнес сопровождающий. — Мириться приехали.
— Ну если мириться, ладно, — чуть подумав, произнес капитан. После чего обернулся к роте и крикнул: — Рота! Прижаться к правой стороне!
Все пришло в движение и, протянувшись вперед метров на пятнадцать-двадцать, ротная колонна заняла правую половину дороги.
— НА-ЛЕ-ВО! НА-ПЛЕ-ЧО!
Делегация из Фландрии спокойно из без эксцессов проехала по своей половине дороги. Лишь осторожно поедая глазами этих бойцов.
— Кто это? — Тихо спросил глава делегации у сопровождающего.
— Аркебузиры короля.
— А что они тут делали?
— Упражнялись. Их учат быстро передвигаться на большие расстояния. Это обычное дело. Раз в седмицу каждая рота аркебузир или пикинеров, что не задействована по службе, обязана совершать малый марш-бросок. А раз в месяц — большой — на два дня со стоянием лагерем полевым весь третий день.
— Ясно, — потрясенно произнес глава посольства. Он был знаком с военной службой во Фландрии, которая гордилась своей пехотой. Но ТАКОГО у них не было. Вон в каком порядке все. Как слажено действуют и управляются. Не войско, а механизм часовой или еще какая механическая хитрость. Да и упражняться так часто и регулярно пехоту во Фландрии не заставишь. А какое снаряжение? Одно к одному.