Лоцман кембрийского моря

Пудалов Федор Моисеевич

И вдруг подумал с внезапно обострившимся слухом: «А ведь это Николай Иванович!»

— Музей — это кумирня, поганище музаверов — безбожников и злодеев. Разумейте! — рокотнул первый бас. — Иного времени такого долго ждать: само царство небесное валится в рот.

Зданьице станции задрожало от этих слов. Сеня восхитился:

— Ну и голосок!

И другие пассажиры одобрили:

— Как из барабана!

Сеня подписал письмо на стене. Он презирал анонимщиков. Весной можно было бы запросить Зырянова, куда он поедет, где будет его гиблая

практика будущим летом. Как узнать его московский адрес? Вот вопрос.

— Бог знат, — хрипло пророкотал ответ за форточкой.

— Тебе известно, что бог закрестил сатане все выходы из геенны? — строго спросил тихий барабанный голос.

«Опечатал крестами подземное царство», — Сеня представил себе освобожденного, растроганного, благодарного и пристыженного сатану… К черту сатану. Сеню гораздо более интересовал Зырянов, растроганный, благодарный и опять пристыженный…

«Ребята, вы меня выручили опять из безвыходного положения!»

— Нам известно, — сказал Николай Иванович за форточкой.

— Человечьи руки музаверов выкопают ход незакрепленный, — мрачно рычал пророк.

«Музаверы, мне стыдно перед вами, я вас не понял на Байкале… Забудем, Василий Игнатьевич!..»

— Сатана выйдет в Мир и осмолит нас!..

«Ребята, теперь я вижу: без вашей помощи не будет сибирской нефти».

— Стало видней тебе?

— Вижу, Русскому жилу конец, батя! — прохрипел Николай Иванович (определенно это был он). — Сей Зырянин с Тарутиным, окаянным внучонком, ино другие с ними будут на Индигирке, яко в геенне, котлы с нефтью ставить и в той гееннской смоле нас, грешных, варить по указу государей Михаила и отца его Филарета; как Ивашко Ребров сказывал Аникею Тарутину: злыми смертьми надлежит ворам-де, пришедшим заповедною окианскою дорогою…

«Что они выдумывают? — удивился Сеня. — Когда и где они успели надрызгаться?»

Он еще продолжал прислушиваться к своей мечте… «Но бригада Верных со мной, — скажет счастливый Зырянов, — и мы добудем сибирскую нефть!»

И вдруг последние слова Сениного мечтания связались с пьяным бредом за оконцем и осмыслили его.

— Кто этому делу помешает, предстанет богу живой! — шепнул батя, вызывая ощущение подземного раската. — Как Аникеюшко, сын Тарутина, спас от государева указа Русское жило, тому исполнится в послебудущем лете триста лет. А ныне тебе дается!

«Ого! Кто-то из моих предков даже спас Русское жило!.. А в самом деле, вдруг у меня там знатная родня?.. Становится интересно. Сбегать посмотреть?.. — насмешливо думал. — Кого Николай Иванович величает батей?.. Найти заодно берестяной кусочек истории России… А ведь батя научает Николая Ивановича вредительству, как пить дать! Посмотреть на него…»

— …По наитию великие отвез дары-дани Москве, а не буду данником… Буду мечом Исусовым! — Батя ворчал-рычал, и тут Сеня чрезвычайно заинтересовался. Попытался сунуть голову в окошечко с опасностью для ушей. Его заметили, разговор прекратился, и собеседники исчезли.

Сеня

стряхнул мечты. Василий Игнатьевич хотел сделать главное: он доказал, что есть нефть. А достанут без него. Он же сам сказал. Он показал, где достать. Доставать сибирскую нефть надо сибирским ребятам.

Ребята стояли на перроне. Сеня быстро заглядывал во все углы и толпы людей. Николая Ивановича и его бати не видно было. Зырянов разговаривал с Ваней.

— Василий Игнатьевич, вам приходилось встречать вредителей? — спросил Сеня.

— Что это ты заинтересовался вредителями? Не встречал. Шпионов встретил двоих, в прошлом году. Они охраняли русскую нефть от русских.

Ваня внимательно расспросил о подробностях. Сеня молчал, потом спросил:

— Теперь вы прямо в Москву?

— Нет. Сначала в Танхое обсудят результаты разведки.

— Трест?

— Трест и профессора, ученые-геологи.

— А что они решат?

— Бурить скважину на кембрий!

— Незакрещенный ход в преисподнюю, — весело сказал Сеня.

— Почти что в преисподнюю, — Зырянов смеялся.

— Так говорить грех, — сказал Андрей.

— А зимой учиться будете? — спросил Женя.

— Да.

— Весной опять приедете на Байкал?

— На этот вопрос не отвечу. Здесь, на Байкале, я считаю, задача решена в научном плане, — сказал Василий с обычной для него самоуверенностью и убежденностью (впрочем, так авторитетно высказываются второкурсники во всем мире). — Может, представится более интересная практика.

— «Сказавши вещие слова, расстанемся», — мрачно заключил Сеня.

— Василий Игнатьевич! — воскликнул Женя. — Мы же не добыли нефти!

— Мы добыли указание, где ее найти, а это главное. Загадку байкальской нефти я разгадал: нефть содержится здесь в самых древних осадочных породах — кембрийских.

— В таком случае здесь для нас слишком пресно, — сказал Сеня. — Мы заглянем на восток, на соленое море. Даешь Великий или Тихий, на худой конец…

— Нет, — поправил Ваня кратко и точно: — Иркутск.

— Зачем? — с живостью спросил Женя.

— Мы не знаем, что такое Иркутск, но ваша бабушка, которая живет на Эргежее, родила нам двойню, — тотчас пояснил Сеня.

— Зачем это понадобилось твоей бабушке? — свирепо спросил Женя.

— Школа трактористов, — ответил Ваня.

— Я не хочу быть трактористом! — закричал Женя. — Я поеду на Полную!

— Послушай, Ваня, — сказал Василий, — у меня к тебе остался вопрос… Когда мы на Байкале вылезли благополучно в гору, ты заговорил, как все люди…

— Раз в жизни, — отметил Сеня.

— Ты заявил, что все могли пропасть из-за тебя!.. Что это значит? Объясни.

— Шаман… — сказал Ваня.

— Ну?

Ваня пожал плечами, как человек, которому нечего прибавить к сказанному ясно и исчерпывающе.

— Убить хотел Ваню! — воскликнул Женя.

— Шаман устроил снег и наводнение, чтобы смыть с лица земли Ваню? — шутливо сказал Зырянов. — Шаман этот силен!