Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
Балестрини медленно зашагал по бульвару Мадзини, стараясь держаться в тени деревьев. Де Дженнаро, наверно, отправился на охоту, и, возможно, на большую охоту. Балестрини было немного обидно, что он не мог получше проследить за действиями капитана, но ничего не попишешь: административная рутина и это пренеприятное дело Буонафортуны отнимали все время. Однако Де Дженнаро ориентировался в создавшейся обстановке как нельзя лучше. Без лишнего шума, не роняя достоинства, он почти в одиночку распутывал эту историю с тротилом, предназначавшимся бог знает для какого взрыва. Время от времени капитан ему кое-что докладывал: всегда коротко и лаконично. Последний раз,
При этом воспоминании Балестрини улыбнулся. Теперь смешно, но тогда ее слова крепко его задели. Девушку звали Милена. Да и после Милены ему приходилось выслушивать о себе подобное мнение. Мариолина, жена Витторио Де Леонибуса — они как-то все вместе ужинали в Трастевере [18] ,— сказала Ренате: «Я думала, что Витторио — типичный судейский. Ну, знаешь, он никогда не улыбнется, всегда такой правильный, серьезный… в общем, ты меня понимаешь. Но даже ему, мне кажется, далеко до твоего Андреа».
18
Район Рима на правом берегу Тибра.
Думая о Де Дженнаро, Балестрини вспомнил о Ферриньо, которого до сих пор не поймали. Балестрини уже начал свыкаться с мыслью о нависшей над ним опасностью, но все же было бы спокойнее, если бы этого типа снова засадили в тюрьму. В отличие от Буонафортуны с Ферриньо все было ясно, и можно было биться об заклад, что этого террориста приговорят к пожизненному заключению. И вот еще одна глупость. Сколько раз ему хотелось спросить Де Дженнаро: «Ну, что слышно нового о Ферриньо?» Балестрини не сомневался, что, как только что-нибудь будет известно, ему доложат, но все же, задай он такой вопрос Де Дженнаро, поделись мучившим его беспокойством, ему стало бы легче. «Да, от скованности не так-то легко избавиться, это уж, наверно, у меня навсегда», — подумал он, направляясь к лифту.
— Ах, вот и вы, доктор! — преградила ему путь консьержка, размахивая чем-то белым.
— В чем дело?
— Вам срочное письмо.
— Спасибо, — сказал он, беря конверт. Повертев его в руках, он узнал почерк донны Амалии Балестрини, председательши. Ну конечно, разве она могла отказаться от срочного письма лишь для того, чтобы, как обычно, изложить свои соображения насчет погоды, здоровья и планов на летний отпуск. Продолжая улыбаться, он отпер дверь и вошел.
— Рената!
Он вспомнил, что девочка сегодня приглашена к подруге.
Но Ренаты на кухне не было. Он бросил пиджак и папку в кабинете и прошел в гостиную.
— Ты что, спишь? — с улыбкой спросил он, подходя к дивану. У жены было какое-то опухшее лицо, и она с трудом открыла глаза.
— Ты спишь?
— М-м-м, — пробормотала Рената, недовольно морщась и поворачиваясь к нему. Пробившиеся в щели спущенных жалюзи солнечные лучи падали ей на лицо и шею.
— Ну вставай, спящая красавица, — сказал он, подходя, и потряс ее за плечо. Сначала он не понял, что с ней такое. Она не сразу, лишь сделав усилие, пришла в себя.
— Ты… обедал?
— Нет.
— А я немножко перекусила.
— И правильно сделала, — сказал он, помогая ей встать, и тут сразу понял, что с ней. Не то чтобы она была совсем пьяна, но, несомненно, сильно под мухой.
— А, привет! — сказала Рената, открывая Вивиане дверь. Она всегда так с ней здоровалась с тех пор, как они подружились. И как обычно, чмокнула Вивиану в щеку. На Ренате был новый халат цвета охры, и Вивиана сразу заметила, что подруге очень хочется спросить, нравится ли он ей.
Когда Вивиана впервые увидела Ренату под руку с Андреа, с которым была знакома раньше, жена Балестрини произвела на нее самое невыгодное впечатление. Первые произнесенные при знакомстве слова: «Очень приятно», так же как и сказанное на прощание: «Была рада с вами познакомиться», уже предвещали мало хорошего и свидетельствовали о явной провинциальности Ренаты. Изящная, миниатюрная, но плохо одетая, почти без косметики, с обкусанными ногтями, Рената, словно чувствуя себя не на высоте положения, держалась смущенно, по привычке не глядя собеседнику в глаза. За руку она держала худенькую девочку, которая не сказала ни «здравствуйте», ни «до свидания» и все время, пока они сидели у Вивианы, с жадностью разглядывала хозяйку.
В долгие послеобеденные часы, которые они проводили вместе на их любимой скамейке в сквере, Вивиана пыталась понять, что же таится под этим жалким обликом. Несомненно, Рената была непосредственна и восторженна, ее головку переполнили очень милые, сумасбродные фантазии. Но зачем мне тратить драгоценное время на эту женщину? — порой задавала себе вопрос Вивиана. Правда, не слишком часто, так как не любила копания в себе и отвлеченных рассуждений. Но все-таки, когда ее одолевала скука, она над этим задумывалась. Может, в ней заговорили материнские чувства? Да нет, она их никогда не испытывала. Искренняя дружба? Тоже вряд ли, она никогда не верила в дружбу. Возможно, это объяснялось желанием покровительствовать, смешанным с симпатией и любопытством. Играло роль и то, что они жили по соседству и им было удобно видеться. Что же касается Ренаты, тут не оставалось сомнений: для нее Вивиана была «единственным человеком, которому она могла открыть душу», и так далее и тому подобное. Андреа иногда шутя просил Вивиану убедить Ренату что-то сделать или чего-то не делать, поскольку, мол, «у себя в доме командую не я, а ты».
— Как жизнь? Все нормально?
С этими словами Вивиана швырнула свою плетеную соломенную сумку на претенциозный сундук «под старину», украшающий прихожую. В этом вопросе вовсе не заключалось никакого скрытого смысла, но Рената почему-то покраснела.
— У меня? Все в порядке, а почему ты спрашиваешь?
Однако выглядела она ужасно — лицо опухшее, под глазами синяки. Вивиана поняла, что ничего из нее не вытянешь. Если, конечно, не проявить некоторой настойчивости. Но в такую жару кому охота этим заниматься?
— Хочешь кофе? Холодного?
— Холодного — хочу.
Вивиана огляделась вокруг, скорее по привычке, чем из любопытства. Эту комнату, служившую одновременно гостиной и столовой, она уже прекрасно изучила. Достаточно было посмотреть на Андреа, чтобы понять, какую мебель он может выбрать, а Рената слишком считалась с возможностями и вкусами мужа и не высказывала собственных желаний.
— Кофе хороший?
— Если не считать, что мог бы быть и покрепче и не такой сладкий, то, в общем, ничего.