Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
Он вполголоса повторил с вопросительной интонацией: «Специально для этого?» — и пододвинул папку и оба письма к рабочему месту Брандолина.
Для него лично было яснее ясного, что оба эти факта взаимосвязаны. Как бы над ним ни подтрунивал лейтенант Лаццерелли, прав он, Траинито. Может, насчет Коллорини они и не ошиблись. Но вот Фавелла, Вичепополо, Калоне вместе с достопочтенным Паломбеллой составляли единую компанию, то, что неаполитанцы называют кучкой вонючек. Точнее говоря — банду подонков.
— Входите. Не заперто, — сказал Барон, когда в дверь робко постучали.
Сказал
И верно, она вошла, осторожно неся поднос, накрытый салфеткой, и поставила его на стол напротив дона Джузеппе, который сидел и читал газету. Молча, споро принялась накрывать на стол, застелив одну его половину белой салфеткой и расставив на ней тарелки. Своими черными глазами с густо накрашенными ресницами она разглядывала импозантного постояльца. И тихо вздыхала, жалея, что некрасива и уже немолода, — ведь этот сухопарый, хорошо одетый и нестарый еще мужчина ей нравился.
— Там вам письмо, синьор Паломбелла, — сказала она, протягивая конверт и ничуть не выказывая удивления, что адрес состоит из одних газетных вырезок. Сам Паломбелла тоже не очень удивился этому, будто наклеенный, сбегающий вниз лесенкой адрес на конверте — вещь вполне обычная.
— Большое спасибо, — сказал он. Не глядя положил письмо в карман и пододвинул стул к уже накрытому столу.
— Чем меня сегодня порадуете?
— Полентой и птичками.
Синьора Косма сняла салфетку и застыла в ожидании восторженной улыбки на лице постояльца.
Барона обдало облаком пара, пронизанным приятным запахом тушеного мяса. Он наклонился и стал рассматривать еду.
— Птицы? — без всякого энтузиазма переспросил он. Пригляделся получше. — Где же тут птицы?
— Птички улетели, — засмеялась вдова. — Остались только кусочки мяса. Очень вкусные.
— Да-да, я тоже предпочитаю мясо, — обрадовался дон Джузеппе. — Птицы пусть уж лучше поют себе на свободе.
— Ну, что за подлые люди, — бархатным голосом пропела вдова. — Говорят, будто вы злой, а вы так любите птичек.
Дон Джузеппе ел с аппетитом — тушеное мясо было душистым, да и полента не показалась ему такой уж несъедобной. А ведь в Неаполе убеждены, что кукуруза годится лишь для откорма свиней. Он отпил «бардолино» и нашел, что это сладкое вино имеет приятный вкус.
Как раз такое вино, вспомнил он, гордясь своей эрудицией, Вергилий восхвалял в своих «Георгиках», а император Август пил с великой охотой. Конечно, у «бардолино» нет того чудесного горьковатого привкуса, что у каприйского вина, но огорчаться — грех, известно давно: в каждом краю свое вино. Кстати, не здесь ли находятся долины, которые римляне называли Вальполицеллие?
Он подумал немного, как бы это получше перевести, и решил, что точнее всего будет «долины с множеством погребов».
Барон осушил бокал, сунул в рот потухшую трубку и сел перед телевизором. Прежде чем его включить, Барон извлек из кармана письмо, внимательно его рассмотрел, ощупал и усмехнулся: письмо подверглось проверке. Вскрыл конверт и, бросив взгляд на наклеенные буквы, стал изучать сам лист бумаги.
«Лист вынимали, а затем снова вложили в конверт».
Дон Джузеппе опять улыбнулся и поискал в карманах коробку спичек. Истребил с десяток — они были очень маленькими, — прежде чем ему удалось
Мысли его перекинулись на вдову Косма, трогательную заботливость которой он заметил сразу. Он с удивлением спросил себя, с чего вдруг в городке, где все жители заранее настроились к нему враждебно, она охотно согласилась его приютить. Если она надеется получить взамен его нежную любовь, то сильно ошибается! В лучшем случае он готов щедро заплатить ей за две комнаты на втором этаже. Ведь он уже было смирился с тем, что получит комнатушку в домике муниципалитета, где, кстати, на первом этаже помещалось отделение карабинеров. Такое уже случилось с Доменико Копполой, приговоренным к ссылке в один из городков возле Кунео. Ну а Франческо Карионе, сосланному в район Павии, пришлось самому варить обед — в единственной траттории городка, прознав, что его тошнит от жареных лягушек, стали готовить их под всевозможными соусами и приправами.
— Вонючие кроты! Я должен прозябать в этом зачуханном городишке, а Рокко Пиццуто наслаждается себе в Апельсиновой Роще — настоящей жемчужине в диадеме Амальфи!
Барон заскрипел зубами, подумав, что в разговоре с доном Тарчизио назвал «драгоценным ожерельем» и эту убогую местность — плоские, низенькие горы, которые с приближением осени все чаще кутаются в шарф тумана. Словом, такое местечко, где нет приятного аромата садов, а если тут чем и пахнет, так это плесенью, кругом полно луж, а птиц запекают в поленте.
Кроме душистой Апельсиновой Рощи почти у подножия Везувия, с ее лесочками пиний и зарослями дрока, он испытывал тоску и по Неаполю. По «деловым» встречам, особенно приятным еще и потому, что тебе выказывают глубочайшее почтение, по ночным блужданиям по уснувшему городу. Нередко здесь, в Фиа, в часы вынужденного безделья, когда он сидел, обмахиваясь газетой или притворяясь, будто задремал, наплывали воспоминания о прогулках по тем кварталам Неаполя, где еще сохранились пышные здания в стиле барокко. А лично он не сомневался, что барокко лучше всего отвечает характеру неаполитанцев с их непредсказуемостью и необузданной жизненной силой. Перед глазами вставал портал дворца Филамарино и церкви Санта Клара, вспоминался поразительный контраст между богатой, чистой набережной, улицами Партенопе и Актон и грязными улочками, где прежняя живописная бедность сменилась современной нищетой. «Хотя почему, собственно, контраст, они вполне сочетаются», — пришла ему вдогонку мысль.
И еще вспомнилось ему, как в детстве он не мог оторваться от базарчиков у Сан-Грегорио-Армено, которые на рождество превращались в сплошные ясли христовы. Потом, в зрелые годы, он старался «отмыть» грязные деньги, которые бурными реками текли к нему отовсюду, соорудив собственные ясли христовы и покупая за большие деньги у антикваров редчайшие фигурки пастухов и волхвов, созданные лучшими местными мастерами восемнадцатого века.
Иной раз ему приходило на ум, что и боссом-то мафии он стал лишь для того, чтобы удовлетворить эти дорогостоящие артистические прихоти. Карьера главаря мафии была Барону вполне по душе. Но выбирай он другую «профессию», он охотно бы стал антикваром, богатым и с тонким вкусом.