Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
— Я же тебе сказал, письмо анонимное, Чири! Иначе говоря, без подписи или же подписанное «один друг», — объяснял он с наигранной ласковостью. Он снова сел в кресле прямо и стал изучать реакцию своей жертвы, причем его широкое, крепкое лицо вдруг утратило всю свою веселость. Оно стало морщинистым, хмурым, и наступившее молчание показалось Чириако бесконечным.
— А у тебя в тех местах один друг есть. Уж не захотелось ли тебе повидать его или даже поболтать с ним? Твоему дружку там малость одиноко, и он был бы тебе рад…
Каждый раз после слова «друг» он делал долгую паузу. Чириако был совершенно подавлен. Эти паузы, когда страх волной приливал и откатывался назад, вызывали
— Впрочем, Спаламуорто все отрицает. И потом, я его не знаю… ничего страшного, ничего страшного… Знаешь, Чири, когда человек выбирает свой путь, то тут уж быть сентиментальным не след. Я говорил тебе это с самого начала, не так ли? — беззлобно упрекнул он Чириако, как старый опытный дядюшка наставляет неосторожного племянника.
Чириако заморгал часто-часто. Он стоял перед человеком, развалившимся в парикмахерском кресле, которое вовсе не казалось ему смехотворным трончиком, а было для него грозным троном разгневанного монарха. Сам же он чувствовал себя зайцем, за которым гонится охотничья собака, а спасательный прыжок никак не удается. Пожалуй, лучше его и не делать, этот прыжок. Умнее воспользоваться тем, что вопросов впрямую не было, и не давать никаких ответов. Ведь любое неосторожное слово может превратиться для него, загнанного зайца, в высоченную отвесную стену.
Похоже, Дядюшке Нтони пришлось по душе его молчание. Он поднялся, словно судья, уже вынесший приговор и покидающий судейское кресло.
— Ты в горючем нуждаешься? — спросил он.
Вопрос вконец сбил Чириако с толку. Значит, допрос кончился? Можно вернуться к обычной «работе»? Нет, Дядюшка Нтони вовсе не злобное чудище, он все учитывает, все понимает и, если ты провинился, учиняет тебе разнос. Так он прав — нельзя быть чувствительным. Предупреждение это он запомнит навсегда и больше не будет таким наивным и глупым. Да и нет никакого резона — тем, ради кого ты рискуешь головой, не только начхать на тебя, но они еще беззастенчиво тебя используют в своей опасной игре. Ну, а если ты попал в беду, тем хуже для тебя. Он заметил, что хозяин ждет ответа.
— Нет… пока нет.
— Сколько их у тебя?
— Восемьсот.
— О, целых восемьсот! — вроде бы удивился Дядюшка Нтони. — Тогда, Чири, сделаем так. Из Террачины поступил срочный заказ, а новая партия еще не прибыла. Так уж ты отдай эти восемьсот доз коллеге из Террачины. Ждать тебе придется всего два-три дня, а потом тебя первым снабдят товаром. Ты готов сделать мне такое одолжение?
— Конечно, Дядюшка Нтони! Я целиком к вашим услугам! — с искренним энтузиазмом отозвался Чириако. Услуга была совсем крохотной в сравнении с его большущим промахом. Да он готов был отдать Нтони все до последнего, а не какую-то там партию товара неудачливому коллеге. К тому же, пока его снова снабдят горючим, он дня четыре передохнет.
— Нужно отвезти эти дозы в Террачину? — предложил он с готовностью…
— Нет, не утруждай себя. Принеси их мне, а уж об остальном я сам позабочусь.
— Я мигом, — заверил хозяина Чириако.
— Э, особо торопиться нечего. Главное, принеси их до закрытия магазина — Дядюшка Нтони отворил дверь.
Огни магазинных ламп, свет, льющийся с экранов включенных телевизоров, показались Чириако праздничным фейерверком. О, святая мадонна, кошмар кончился.
Он весело поприветствовал Дженнарино, который внимательнейшим образом изучал испорченный транзистор, а его владелица, маленькая женщина, следила за движениями его рук так, словно перед ней хирург, делающий операцию на открытом сердце. Пожалуй,
Он быстро проглотил чашку кофе и пустился в дорогу.
Проехать предстояло всего километров десять, но приближался час пик, и он немного припозднился — хорошо, что Дядюшка Нтони его не торопил. И в самом деле, когда Чириако появился в магазине незадолго до его закрытия и стал извиняться за опоздание, тот прервал его кивком головы. Он благосклонно принял все оправдания Чириако: сначала дорогу ему преградила очередная демонстрация безработных, а на обратном пути он попал в автомобильную пробку. Дядюшка Нтони вынул из ящика гроссбух, озаглавленный «Плата за ремонт телевизоров», в котором он отмечал покупку и продажу куда более опасных вещей, и записал, что восемьсот доз возвращены.
— Теперь с тобой все в порядке, — сказал он Чириако. Закрыл гроссбух и положил на него свою грязную, жирную лапу. — Недавно мне подтвердили, что груз прибудет завтра. Ну, некоторое время понадобится на то, чтобы приготовить дозы… Приходи в конце недели, скажем, в пятницу или субботу. А сейчас иди, я закрываю магазин.
Чириако вернулся в центр города, когда уже совсем стемнело. Огни рекламы зажглись все сразу, создав радостное ощущение праздника и мнимого богатства. Чириако немного побродил по длинной, прямой улице Бьяджо-дей-Либрай, в эти вечерние часы полной народа, и добрался до площади Нило, останавливаясь у каждой витрины. Полученные недавно деньги — у него в кармане брюк, и он может купить уйму всяких вещей. Черт возьми, как хорошо не думать о деньгах! Он долго стоял в немом восхищении у витрины ювелирного магазина, где были выставлены запонки с огромными драгоценными камнями. Все прикидывал, купить их или лучше кварцевые часы, пока ювелир не опустил железную решетку, положив тем самым конец его сомнениям.
Рядом была пиццерия. Через неплотно закрытую дверь доносился манящий запах жареного мяса, вызвав у Чириако обильное слюноотделение и призывное бурчание в животе, которому он охотно уступил. Когда час спустя он вышел из пиццерии, подкрепившись двумя стаканами «бьянколелла д’Иския», то едва не налетел на пистолет Томаса Мильяна, который актер наставлял на него с огромной, метр на два, афиши соседнего кинотеатра. Прочел надпись под фигурой актера: «„Оперативная группка“ — блистательный, первоклассный детектив». Он предпочел бы посмотреть «Жена-девственница», там в главной роли Фенеш, и, говорят, она неотразима. Но идти дальше ему не хотелось, и он подчинился приказу сурового стрелка, сжимавшего в руке «пистолет, бьющий без промаха».
Возбужденный и словно невесомый, он сел в свою «127» лишь в полночь и направился к улице Дуомо. Стояла тихая, прекрасная ночь, он спокойно вел машину, не переставая хвалить себя самого. И все вспоминал о колонне безработных, преградившей ему путь, когда он, как и сейчас, спускался к улице Марина. «Все они, черт побери, такие же молодые, как я! А у меня классная машина, и, что захочу, покупаю. Конечно, работа моя рискованная. Ну, и не совсем чистая, вернее даже — грязная и гнусная. Так что с того, я откажусь — и сразу десятки попросятся на мое место. Мудро сказал Дядюшка Нтони — глупо быть сентиментальным. Будь я таким, тоже сейчас плелся бы в той колонне».