Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Коли так, я стану официальным преемником своего мужа, — объявила Фригг, так и не дождавшись ответа. — Я выступлю перед народом.
Тишина стала крайне напряженной.
— Ваше величество, — начал один из славных мужей Асгарда, — прости, что смею говорить такое, но наш народ слишком консервативен. Невиданное дело, чтобы женщина восседала на троне. Возникнут вопросы, начнется смута, и сам Имир знает, к каким ужасным последствиям это может привести.
— На пороге войны нам нельзя допустить разлада, — поддакнул другой. — Народ должен сплотиться. Он должен видеть мужчину, сильного лидера, того, кто сможет повести их за собой к победам, славе и богатству; только при таком правителе народ будет спокоен, а спокойный народ — залог успеха любого предприятия и решения.
Взгляд придворного впервые пересекся со взглядом царицы —
— Уж не предлагаете ли вы объявить Гринольва внебрачным сыном Одина Всеотца? — хмыкнула Фригг. — По вашим словам, он идеально подходит. Никто из вас не готов взять ответственность, никто из вас не согласится выпустить из тюрьмы братоубийцу, и, похоже, никто из вас не готов признать меня единственной правительницей Асгарда. Какой же выход вы видите? Говорите, я слушаю.
И вновь молчание было ей ответом. Достойнейшие из достойнейших переглядывались или сидели, опустив голову и делая вид, будто их нет. Каждый надеялся, что другой найдет идеальный выход, что случится чудо. Но время шло, а чудо откладывалось.
— Что ж, я вижу, что пока никто не может предложить ничего дельного, — Фригг встала. — У нас еще есть время, но скоро придется объявить народу о сне Одина. Думайте. Иначе вам придется-таки признать меня — первую женщину на троне Асгарда.
Никто не возразил царице, но еще до того, как двери за ней закрылись, возмущенные голоса наполнили комнату. Звучали речи о традициях и силе, порядке и устоях. Несколько голосов упомянули Одина — и шум пошел на спад. Женщина в Асгарде зависела от мужчин и выбирала свою судьбу, только когда ей позволяли либо родственники, либо вооруженные до зубов подчиненные, присягнувшие лично ей в верности. Когда будущей царице было меньше тысячи зим, она мечтала изменить асгардские порядки, но время шло, она взрослела, пора было задуматься о замужестве. Ей выпала честь стать женой самого Одина, тогда еще только царя Асгарда. Более удачно выйти замуж было невозможно, поэтому вместо того, чтобы изменить порядки, в котором жила, Фригг возглавила то, что всей душой презирала и ненавидела в детстве. Но задумываться об этом ей не приходилось, ведь она стала всесильной — Один прекрасно к ней относился: не презирал, не бил, не подминал под себя, наоборот во всем советовался и дал полную свободу действий. Все вокруг уважали ее и откликались по первому зову. Как же все изменилось, стоило остаться без мужского плеча! Ни супруга, ни сыновей, ни личного войска — и она тут же столкнулась с консервативной асгардской системой, о суровых реалиях которой успела забыть за тысячи лет царствования. Нет, так больше продолжаться не может. Она не пленница Фенсалира, не красивая кукла на троне и не утеха для мужчин. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько незащищенной. И никогда больше не почувствует.
Тяжелые двери отворились, пропуская внутрь некогда прекрасную в своей молодости и красоте девушку, которая сутками просиживала в алхимической лаборатории. В столе обнаружился старый рецепт, написанный рукой того, кто сейчас называл себя Алгиром. Успокаивающее лекарство, угнетающее психику. Фригг нужно было создать антидот — то, что разрушит действие седативного препарата. Она не боялась бури, которая неминуемо последует. Она была ко всему готова. Антидот, конечно, не решит проблему сразу, но запустит механизм, который будет сложно обратить вспять. Немного травы, немного магии, немного редчайших ингредиентов — и готова специфическая отрава. Отрава, которая подарит новую жизнь не только ей, но и всему Асгарду.
Локи сидел на полу камеры и терпеливо ждал. Ждал, что отец придет и объявит, что все это очередная проверка, очередное испытание, а по сути — издевательство. Или же придет сам Тор, хохоча до упаду, мол, глупый братец поверил шутке, выдуманной Фандраллом в пьяном угаре. Но ни один из них не появился. В тюрьме не было окон, поэтому пропадало ощущение дня и ночи. Локи не знал, сколько времени провел в заточении. Скорее всего, не очень много, поскольку легкий голод не перешел в безумное желание съесть ворона, который то взлетал размять крылья, то вышагивал по траве, то пил из ручья. Если Всеотец приставил птичьего стража, чтобы понаблюдать за побегом, то он просчитался: никуда сбегать Локи не собирался, как и говорить вслух, выдавая свои и чужие тайны. Недолгий
Когда по ту сторону камеры появилось лицо Хагалара, который не мог его видеть, а нашел, видимо, по ауре, Локи только глаза закатил. Как же его достал противный старик! Без него нельзя шагу ступить. Он точно в сговоре с отцом. Сперва переговоры, наверняка подстроенные, теперь пленение. Локи что — просто забавный зверек для почтенных старцев, над которым раз за разом ставят всё более кошмарные эксперименты?
— Здравствуй, мое несчастное дитя, — голос Хагалара был непривычно грустен и холоден. Долго репетировал, наверное.
— Здравствуй. И как долго вы с отцом готовили этот дешевый фарс? — огрызнулся Локи в ответ. Он не видел смысла играть и подыгрывать. — Смерть Тора — очень смешно!
— Приди в себя! — Хагалар беспрепятственно вошел в камеру и схватил Локи за грудки, приподнимая над полом и несильно встряхивая. — Не веришь никому, только собственным глазам?
Крепко сжав запястье царевича, Хагалар бесцеремонно потащил его на верхние этажи. На слабые попытки вырваться и пойти рядом мастер магии ответил парочкой заклинаний, не болезненных, но весьма неприятных, и Локи предпочел покориться. Вождь сам на себя не походил, и судя по тому, что их странную парочку никто не замечал, отвод глаз работал отменно. Они вышли за пределы темниц, прошли по длинному коридору и спустились вниз по другой лестнице в сторону погребов и морозильных камер. Ворон догнал их и бесцеремонно устроился на плече Локи. Однажды в поселении Хагалар вот так же тащил его из разгромленного лабораториума. Неприятное воспоминание заставило царевича предпринять еще одну отчаянную попытку освободиться, но Хагалар ее даже не заметил. Одной рукой он открыл тяжеленую дверь в камеру, другой втолкнул туда Локи, с трудом устоявшего на ногах. Ощущение дежавю усиливалось.
В темной комнате с высоченным потолком и маленькими окнами, через которые едва пробивался солнечный свет, было очень холодно. В воздухе заплясали магические огонечки, освещая, но не давая тепла. На полу в беспорядке валялись огромные глыбы льда, на которых в обычное время замораживались мясо и рыба. А в центре комнаты на свежесколоченном постаменте, обложенном льдом со всех сторон, лежало тело, в котором Локи без труда узнал не родного брата. Он подошел ближе, сканируя комнату на предмет маскировочных заклятий. Он до последнего не верил. Не хотел верить. Но на постаменте точно лежал Тор. Не иллюзия, не кто-то похожий, не манекен. Локи распознал бы самую совершенную иллюзию. Это точно был Тор, и он точно был мертв да еще и заморожен. Судя по сероватому цвету кожи и отсутствию повреждений на теле, речь действительно шла о яде.
Локи дотронулся до ледяной руки. Словно камень. Но это невозможно! Отец не допустил бы гибели наследника. Он же всегда всё просчитывал на сто ходов вперед. Немыслимо!
— Брат! — бессмысленное слово сорвалось с губ. Да, брат. Был. Еще недавно они пили вместе. Из одного кубка. И не раз. Возможно, он тоже пил яд. Но на него не подействовало. Или подействует позже. Только сейчас Локи обратил внимание на Мунина, перелетевшего на грудь Тора. Ворон плакал, из его глаз катились едва заметные слезы. А ведь птицы не умеют плакать.
Локи непроизвольно сжал руку Тора — мертвую, холодную, как и все в этой морозильной камере.
— Бедный, бедный детеныш, — едва слышно произнес стоящий по другую сторону помоста Хагалар. Он перебирал отросшие волосы Тора, покрытые изморозью. — У него была вся жизнь впереди. Ему была уготована счастливая судьба. Он должен был стать защитником всех миров. Войти в зенит славы и возвысить Асгард. Сын Одина.
Сколько горькой нежности звучало в голосе старца. Локи хорошо различал интонации и отчетливо слышал безудержное горе и сожаление. Хагалар любил Тора. Он никогда не выказывал свою любовь прямо, а сейчас склонился над ним в скорби. Но Локи ничего не ощущал, ему казалось, что его собственные внутренности превратились в лёд и он с неестественным равнодушием следил за морщинистой рукой, очерчивающей лицо брата.