Лорд поневоле
Шрифт:
Миссис Шипмет была хозяйкой пансиона, в котором жила Гвенда Мейнард.
Свою маленькую гостиную миссис Шипмет называла «святилищем». Там ее жильцы платили свои долги, и каждый из них тешил себя иллюзией, что он выговорил для себя такие льготные условия, которые ставят его в привилегированное положение по отношению к другим.
Все обитатели пансиона миссис Шипмет (по ее настоятельной просьбе) вынуждены были держать свои взаимоотношения с хозяйкой под строгим секретом, ибо каждый боялся, что раскрытие филантропической слабости доброй леди может вызвать бунт
Когда жилец открывал бумажник, миссис Шипмет вздрагивала от изумления, как будто презренный металл был последней вещью в мире, о которой она думала в этот момент.
– О, вам не нужно было беспокоиться! Завтра мы бы все уладили. Гм!
Она всегда произносила «гм!» в конце каждой фразы.
Однако обряд, совершаемый в «святилище», мог заканчиваться и несколько иначе…
– Я страшно огорчена, мистер… э… – Она всегда забывала имя жильца в подобных случаях. – Я страшно огорчена, но мои расходы так велики, и в понедельник мне предстоит большой платеж по векселю. И я боюсь, что мне придется просить вас освободить вашу комнату. Гм!
С такого именно свидания вернулась Гвенда Мейнард в субботу вечером.
Чику не удалось повидать ее после своего возвращения из Пальборо вплоть до второй половины дня.
– Миссис Мейнард! – Чик искренне обрадовался. – Мне очень жаль, что я еще не смог вас увидеть. Я вернулся домой только после полудня.
Она улыбнулась ему, но ее улыбка была несколько сдержанной.
– А, это вы, Чик! – сказала она, пожимая его руку. – Я хотела вас видеть. Как здоровье вашего дяди?
– Он очень… крепок. – Чик не мог найти более подходящего определения. – Вы не пойдете в свою комнату, не правда ли? – спросил он робко.
Она покачала головой.
– Я не знаю, куда я пойду, Чик, – ответила она и рассмеялась. – А вы хотели прогуляться?
– Если вы свободны, с радостью. Сегодня прекрасная погода!
– Хорошо, – согласилась она, подумав, и оба вышли на улицу.
Пансион миссис Шипмет находился в наименее удобном для жилья районе Брокли, и все люди нормального телосложения и образа мыслей, когда они «выходили погулять», инстинктивно направлялись в сторону Хилл-Фильдс, что вполне заменяло прогулки в самых красивых парках Лондона.
Гвенда и Чик также отправились к этим притягательным холмам и лужайкам. В течение некоторого времени оба молчали.
Гвенда была миловидна и миниатюрна. Все обитатели пансиона нашли ее «живой и интересной» (сенсационное появление в его стенах настоящей актрисы дало дополнительную пищу для воображения и языка). Однако в течение первой же недели со дня ее приезда интерес к ней иссяк. Мужчины, которым она сразу же – и не без основания – дала отпор, решили, что она страдает излишним самомнением, а девицы, которых она затмила своим появлением, поджимали губы и многозначительно переглядывались, когда ее имя упоминалось в разговоре: Гвенда носила обручальное кольцо и никогда не говорила о своем муже!
– Чик! – Она внезапно остановилась. – Я уезжаю…
Чик
– Уезжаете, миссис… То есть, я хотел сказать – Гвенда? – Он нерешительно произнес ее имя. – Куда?
Гвенда пожала плечами.
– Я не знаю, Чик, но миссис Шипмет сказала мне, что ей нужна моя комната. Я уже задолжала ей за три недели.
Чик поглядел на нее с удивлением.
– Неужели? – переспросил он упавшим голосом.
– Да, это правда, – усмехнулась она невесело. – Мне пришлось купить несколько платьев для новой пьесы, ведь Сольберг заставляет нас одеваться за свой счет, а теперь, Чик, когда у меня все есть, – она подавила рыдания, – Сольберг заявляет, что отдаст мою роль, что есть другая претендентка, отец которой знаком с одним лордом. И этот лорд Чени попросил Сольберга передать ей мою роль…
– Давайте присядем, – предложил Чик, овладев собой, – Но разве он не обязан предоставить вам роль, Гвенда?
– Нет, Чик, – ответила она. – Правда, у меня есть контракт, но какой мне смысл бороться с Сольбергом? Он слишком влиятелен: меня будут бойкотировать тогда все театры. Мне остается искать себе что-нибудь другое.
Чик был подавлен. Гвенду он считал своим самым близким другом и искренне хотел помочь ей. А теперь она уходила из его жизни…
Внезапно ему пришла в голову блестящая мысль.
– Миссис Гвенда! – воскликнул он с энтузиазмом. – Три недели, – это составляет только семь с половиной фунтов! У меня есть больше тридцати фунтов в банке. Как я мог забыть об этом!
Она поглядела на него пристально, и вдруг, к величайшему ужасу Чика, из глаз ее потекли слезы.
– Вы смешной, дорогой мальчик, – сказала она. – Нет, Чик… нет, мой дорогой, я не могу взять ваших денег. Я вам очень, очень благодарна, милый, милый Чик!..
– Почему вы называете меня мальчиком, Гвенда? – удивился он. – Я ведь на год старше вас. Конечно, знаю, что вы замужняя женщина, но это не делает вас старше.
Она улыбнулась ему сквозь слезы.
– Я чувствую себя на тысячу лет старше вас, Чик… Теперь рассказывайте мне о вашем дяде.
– Когда вы уезжаете? – спросил Чик упрямо.
– В будущую субботу; должна сказать, что миссис Шипмет оказалась довольно сговорчивой. Я заплатила ей за неделю вперед. Не могла же я рассчитывать, что она будет держать меня безвозмездно. Если бы я только получила роль в этой новой пьесе… Но, довольно! – Она попыталась улыбнуться. – Я совершенно поглупела. А вот еще идет ужасное существо – Терренс. Я вовсе не желаю, чтобы он видел мои красные глаза.
Мистер Фред Терренс считал себя настоящим денди. Этот гордый титул давал ему право носить чрезвычайно декоративные рубашки и галстуки, цвет которых гармонировал с его носками. В дополнение к своему светскому величию он старался поддерживать репутацию врожденного юмориста. Он был одним из тех, – даже первым – кто обнаружил в миссис Гвснде Мейнард особу, зазнавшуюся не по достоинствам.
Теперь он приближался к ним через лужайку, размахивая тросточкой и попыхивая огромной сигаретой.
– Хелло, Чик! Развлекаетесь?