Лощина
Шрифт:
– «Лощина»? – Эдвард повернул к ней удивленное лицо. – «Лощина» немного напоминает мне Эйнсвик. Хотя, конечно, что-то в ней ненастоящее…
– Вот именно, Эдвард, – перебила его Мидж. – А я боюсь всего ненастоящего… Неизвестно, что прячется за ним… Это похоже, о, это похоже на маску!
– Не нужно давать волю своей фантазии, малышка Мидж!
Опять этот снисходительный тон, каким он разговаривал с ней много лет назад. Тогда это ей нравилось, но теперь удручало. Нет, ей следует говорить яснее, он должен понять, что никакая это не фантазия, что ее смутные страхи совсем не напрасны.
– В
– Почему мы должны думать и говорить о Джоне Кристоу? Его уже нет!
Мидж прошептала:
Он мертв, его больше нет, леди,Он мертв, его больше нет.В головах у него зеленый мох,Камень тяжелый – у ног [83] .Мидж положила ладонь на руку Эдварда.
– Кто же убил его, Эдвард? Мы думали, что Герда… но это не так. Кто же в таком случае? Скажи мне, что т ы думаешь? Это был кто-то совершенно посторонний?
83
Цитата из трагедии Шекспира «Гамлет» (акт IV, сц. 5).
– Все их предположения кажутся мне совершенно беспочвенными. Раз полиция не в состоянии найти убийцу или собрать достаточно доказательств, значит, нужно прекратить расследование… и избавить нас от этого гнетущего состояния.
– Да, но тогда мы не узнаем…
– А зачем нам знать? Что у нас с ним общего?
«У нас, у Эдварда и у меня? Ничего!» – подумала Мидж. Утешительная мысль. Она и Эдвард, теперь соединенные в единое целое. И все же… все же… Несмотря на то, что Джон Кристоу уже в могиле и над ним произнесены слова погребального обряда, все же он был зарыт недостаточно глубоко. «Он мертв, его больше нет, леди!» О Джоне Кристоу, однако, нельзя было сказать: «Он мертв, его больше нет», как бы ни хотел того Эдвард! Джон Кристоу продолжал оставаться здесь, в «Лощине».
– Куда мы идем? – спросил вдруг Эдвард.
Что-то в его тоне удивило Мидж.
– На вершину холма. Ты не против? – сказала она.
– Если ты хочешь.
Эдварду явно не хотелось этого. «Почему?» – удивилась Мидж. Обычно это была его любимая прогулка. Он и Генриетта почти всегда… Мысль будто щелкнула и сломалась. Он и Генриетта.
– Ты был здесь этой осенью?
– Мы гуляли здесь с Генриеттой – в тот приезд.
Оба замолчали. Поднявшись на вершину, они сели на ствол поваленного дерева.
«Может быть, здесь они сидели с Генриеттой», – подумала Мидж. Она машинально крутила обручальное кольцо на пальце. Бриллиант холодно сверкнул. Как Эдвард сказал тогда? «Только не изумруд!»
– Как хорошо снова оказаться в Эйнсвике на Рождество, – сделав над собой усилие, сказала Мидж.
Казалось, он не слышал. Он был далеко.
«Он думает о Генриетте и Джоне Кристоу», – решила Мидж.
Сидя здесь тогда, Эдвард сказал что-то Генриетте, или она сказала что-то ему. Генриетта, может быть, и не хочет связывать
Ветер дохнул сквозь деревья… Листья стали падать быстрее… золота почти не осталось, преобладал коричневый цвет.
– Эдвард!
Настойчивость в ее голосе словно разбудила Эдварда. Он повернул голову.
– Да?!
– Мне очень жаль, Эдвард. – Губы ее дрожали, но голос был ровный и сдержанный. – Я должна сказать… Это бесполезно. Я не могу выйти за тебя замуж. У нас ничего не получится, Эдвард.
– Но, Мидж… Эйнсвик, конечно…
Она перебила его:
– Я не могу выйти за тебя замуж из-за Эйнсвика, Эдвард! Ты… ты должен понять это.
Он вздохнул. Долгий, протяжный вздох, как эхо мертвых листьев, тихо скользящих вниз с ветвей.
– Я понимаю, – сказал он. – Да, я думаю, ты права.
– Было очень любезно, очень мило с твоей стороны сделать мне предложение, но из этого ничего хорошего не получится, Эдвард. Не получится.
Может, она слабо надеялась, что он станет возражать ей, попытается ее уговорить… Но он как будто чувствовал то же, что и она. Здесь, где рядом витала тень Генриетты, он, очевидно, тоже понимал, что все тщетно.
– Нет, – повторил он слова Мидж, – ничего не получится.
Мидж сняла с пальца кольцо и протянула его Эдварду. Она всегда будет любить Эдварда, а Эдвард всегда будет любить Генриетту, и жизнь будет – просто сущий ад!
– Это прекрасное кольцо, Эдвард, – сказала Мидж. У нее перехватило дыхание.
– Я хотел бы, чтобы ты оставила его себе, Мидж. Мне это было бы приятно.
Она покачала головой:
– Я не могу.
– Ты же знаешь, я больше никому его не отдам.
Ей удалось сохранить ровный дружеский тон. Он не знал… Он никогда не узнает, что она чувствовала. Блаженство на блюдечке… Но блюдечко разбилось, а блаженство скользнуло между пальцев, или, может быть, его там никогда и не было.
В тот день после полудня Эркюлю Пуаро нанес визит еще один человек. К нему уже приходили Генриетта Сэвернейк и Вероника Крэй. На этот раз явилась леди Энкейтлл. Она проплыла по дорожке к дому, как всегда, по-неземному легкая и воздушная.
Пуаро открыл дверь – леди Энкейтлл, улыбаясь, стояла у порога.
– Я пришла повидать вас, – заявила она. Совсем как фея, одарившая своим присутствием простого смертного.
– Я польщен, мадам!
Он проводил ее в гостиную. Леди Энкейтлл опустилась на диван и снова улыбнулась.
«Она стара… – подумал Эркюль Пуаро, – у нее седые волосы и морщины на лице… И все-таки в ней есть какое-то волшебное очарование… И оно не подвластно возрасту…»
– Я хочу попросить вас об одолжении, – сказала она тихо.
– Да, мадам?
– Прежде всего, я должна поговорить с вами о докторе Кристоу.
– О докторе Кристоу?
– Да. Мне кажется, единственный выход – положить всему этому конец. Вы понимаете, о чем я говорю, не так ли?
– Я в этом не уверен, леди Энкейтлл.