Лоуни
Шрифт:
Со шпагой быстрою, как ветер,
Уже не встать тебе с колен,
Пред Богом будешь ты в ответе.
— Что ж, Георгий, жизнь твою я беру.
— О нет, смерть увидишь ты вдруг.
— Марию твою в жены я заберу.
— Без
Они кружили друг вокруг друга, затем оба прыгнули вперед и скрестили шпаги. Мария вскрикнула, зрители принялись подбадривать святого Георгия, который в конце концов пронзил насквозь янычара и бросил его на пол, где тот и лежал с торчащей из-под мышки шпагой.
Мария бросилась к мертвому янычару и положила голову ему на грудь, рыдая:
— О, отец мой, убил ты мою любовь.
Святой Георгий опустился на колени и положил руку дочери на плечо:
— Голубка моя, он живой будет вновь.
Потом повернулся к нам и взмолился:
— В этом городе доктора можно найти,
Чтобы быстро удалось его привести?
Раздался стук в дверь. Зрители повернулись туда, где появилась маленькая фигура в котелке и пальто, которое волочилось за ним по полу. Все были слегка ошарашены незаметным появлением нового актера во время спектакля.
— Входит маленький доктор Дог, — сказал он, останавливаясь по пути, чтобы шлепнуть Хэнни по макушке.
— Лучший доктор в стране, сэр.
— Можешь ли ты вылечить этого воина? — спросил Святой Георгий, снимая шляпу с головы доктора.
— От какого состояния? — поинтересовался доктор, стаскивая нимб с головы святого Георгия. — Признайся, господин милейший.
— От смерти, доктор, самой чернейшей.
— Только не за пять фунтов, сэр.
— За десять фунтов, сэр?
— За пятнадцать, сэр.
— Двенадцать, сэр.
— Годится, за двенадцать полных фунтов и испанское вино сделаю хорошо.
Доктор принялся шарить по карманам своего необъятного пальто, и с каждой очередной порцией всякого мусора отец Бернард смеялся все громче. Доктор бросал на пол игрушечные машинки, пластмассовых зверушек, мячи для гольфа, ракушки. Наконец он вытащил маленькую бутылочку и опустился на колени возле мертвого янычара:
— Ну, мой спящий воин, пей настой Святого Духа.
Доктор Дог изгонит смерть из твоего больного брюха.
Мертвый янычар закашлялся, потом сел и прижал Марию к груди. Святой Георгий обнял доктора и взмахнул руками в нашу сторону:
— Вставайте, вставайте и пойте все вместе веселую песню.
Рыцарь встал, ощупывая рану на боку:
— Я был мертв, а теперь живу.
Благослови, Господь, доктора, Георгия и жену.
Дай мне мяса, апельсинов, пива.
Веселой Пасхи вам, друзья, счастливо!
Ряженые собрались уходить, и вдруг из дальнего угла комнаты послышался звук удара.
— Есть тот, кто не поет и не танцует.
Хэнни схватил меня за руку. Он помнил, кто должен был выйти следующим.
Еще один актер, тот, что прибыл, закутанный полностью в черный плащ, вышел на сцену, держа единственную свечу на уровне груди, так что она освещала снизу его лицо. Оказавшись посередине круга, он поднял руку и сдернул капюшон. В отличие от остальных его лицо было ярко-красного цвета, как почтовый ящик[27], а из лысой головы торчала пара рогов. Это были настоящие оленьи рога, прикрепленные каким-то совершенно незаметным устройством.
— Я знаю этого типа, — шепотом сказал отец Бернард и слегка пихнул меня в плечо.
— Здесь я, чтобы попрощаться.
Дьявол Даут, прими поклон.
Душам в Ад пора спускаться.
Бог-отец, да где же он?
И когда актер улыбнулся и затушил свечу, я почувствовал, что рука Хэнни выскользнула из моей руки.
* * *
Я нигде не мог найти брата. В спальне его не было. Не было его и во дворе, — уже стемнело, а он один никогда не выходил. Я обошел весь дом, проверяя все закоулки, где Хэнни любил прятаться: за старинным пианино, в широкой нише окна за шторами, под ковриком из тигровой шкуры.
Я заглянул на кухню, надеясь, что, может быть, Хэнни отправился туда за едой. И там я нашел Паркинсона, который разговаривал с одним из ряженых. Тот, раздетый до пояса, неистово тер лицо фланелевой тряпкой. Вода в раковине стала чернильно-черного цвета. Его облачение лежало на столе вместе с фальшивыми усами и шпагой. Я поставил поднос на стол, а он, растерев лицо досуха полотенцем, как раз направился к столу взять рубашку. И я увидел, что это пожилой компаньон Паркинсона и Коллиера, которого мы впервые увидели в день нашего приезда в «Якорь». Сейчас его лицо приобрело здоровый розовый цвет и излучало жизненную силу человека намного более молодого.
— Ну не чудо ли это! — воскликнул он, встряхнув меня за плечи. — Чудо, — повторил он Паркинсону, который улыбнулся и кивнул.
— Вот так помирал от пьянства мистер Хейл, — сказал Паркинсон.
Хейл. Это было имя из того списка в конверте, который Хэнни принес из «Фессалии».
Я повернулся, чтобы уйти, но Паркинсон снова заговорил:
— Вот уж не думал, что такой хороший мальчик-католик, как ты, откажется от чуда так запросто.
Он прошел мимо меня и закрыл дверь кухни, когда из гостиной раздался смех.
— Я слышал, ты захаживал в «Фессалию», — сказал он. — Ты и твой придурок.
Я во все глаза смотрел на него.
— A-а… да знаю я все про твоего придурка, — продолжал Паркинсон. — Твой падре вполне себе трепло, когда выпьет.
— Он не придурок. Преподобный отец никогда бы его так не назвал.
Паркинсон улыбался:
— Сколько он тебе дал?
— Кто?
— Мой приятель из «Фессалии».
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Так сколько? Пятерку? Десятку?
— Я говорю вам, я ничего не знаю ни о каких деньгах.