Ловцы троллейбусов
Шрифт:
— Совершенно правильно поступаете, — сказал он. — И я бы так себя вел.
Как факир, он хлопнул два раза в ладоши. Из лифта выплыли Снегуркин и шофер, оба в белых фартуках, и, потеснив меня, торжественно внесли в прихожую огромную, перетянутую веревками коробку.
— Постойте. — Я сделал попытку их задержать. Не обращая на меня внимания, они проследовали в кухню, положили приношение на стол и, пятясь и кланяясь, удалились. Директор, молитвенно сложив руки лодочкой, тоже исчез в лифте.
Я
— Вернитесь немедленно! — крикнул я, выбежав на лестницу.
Эхо моего голоса и сбегающих по ступенькам шагов было мне ответом.
Директор и Редактор
Я вернулся в квартиру. На кухне уже хозяйничала Калисфения Викторовна. Она распаковала коробку и рассовывала ее содержимое в холодильник и шкафы. Коньяк группировала на столе.
— Баранья нога! Ну, как я могла ошибиться! — Голос ее радостно звенел. — Конечно же, баранья нога. Ведь это так просто.
— Что случилось, мама? — В дверях возникла Вероника.
— Ах, дочка! Все объяснилось. Баранья нога! Ты поняла? Мне снился корабль и полные трюмы желудей. Это же к бараньей ноге!
— Молодец, Дмитрий. — Вероника обняла меня и чмокнула в щеку.
— К сожалению, не молодец, — сухо ее отстраняя, сказал я. — Ногу необходимо вернуть. Как и все остальное.
Немного передохнув, я поплелся в магазин. В подвальном закутке жарился новый цыпленок. Директор был без халата и без галстука.
— Послушайте, — не скрывая раздражения, сказал я. — Заберите вы свою ногу. У меня сил нет ее тащить.
— Ладно, будь по-вашему, — всем видом выражая горькую обиду, сдался он. — Только сейчас ни одной свободной машины нет. Посидите пока. — А сам подошел к шкафчику, отворил дверцу. Я вскочил. — Да нет, не коньяк, — успокоил меня он. Достал пузырек, накапал в рюмку пятнадцать капель. — Сердечные. — И, скривившись, выпил.
— Ну-ну, вы еще молодой, — утешил его я.
— Кстати, — спохватился он. — Селедка поступила в продажу. Хотите посмотреть?
— Верю, — сказал я.
Машина прибыла только к закрытию магазина. Директор лично поехал меня сопровождать.
Едва мы вошли в подъезд, ноздри мои затрепетали. Директор глянул на меня дружелюбно. По мере того как лифт нанизывал этажи, аппетитный запах усиливался. Когда о распахнул дверь квартиры, он ударил в лицо раскаленным южным ветром.
Вероника и Калисфения Викторовна хлопотали у плиты.
— Это… что? — запинаясь, спросил я.
— Это… баранья нога, — выдержала мой взгляд Вероника. — Что теперь сделаешь? — ополаскивая соусницу, заметила она. — Ну, не утерпели, приготовили. Пригласи его отужинать, и все проблемы.
— Не
Я вернулся в прихожую.
— А вы, оказывается, шутник, — игриво хлопнул меня по плечу Директор. И деловито кивнул. — Как это мило с вашей стороны. В машине у меня помидоры. Прямо с грядки…
Помимо помидоров, он принес зеленый лук и редис. А когда сели за стол, потирая руки, воскликнул:
— Если чутье мне не изменяет, где-то в доме должен быть коньячок!
Вечер пролетел незаметно. Директор очаровал женщин и Элизабета, которому отдал вкусную косточку. Понравился Директору и щегол.
Ночью мы впервые повздорили с Вероникой.
— Зачем вы это сделали? — говорил я. Вероника дулась и не отвечала.
Когда я проснулся, Калисфения Викторовна радостно сообщила: рано утром заезжал Директор и оставил огромного судака. По словам тещи, Директор был очень тронут тем, как его приняли накануне, и обещал быть к обеду.
— Ни в коем случае! — вскричал я. — Ни в коем случае. Рыбу надо немедленно вернуть.
Калисфения Викторовна потупилась.
— Я уже начала готовить…
К обеду Директор привез две великолепные дыни. Потом он ненадолго уехал и вернулся к ужину с корзиной анчоусов.
Когда он появлялся, течение жизни в доме убыстрялось. Встречать его высыпали все. Калисфения Викторовна, завидев дорогого гостя, расплывалась в улыбке.
— Вы похожи на моего мужа в молодости, — признавалась она.
— Я соскучилась по людям, — говорила Вероника. — А он такой славный.
Элизабет бродил за ним, как на веревочке.
Иногда Директор появлялся в сопровождении Снегуркина. Директор шествовал впереди, на ходу стягивая перчатки, а тот следовал за ним, тяжело нагруженный свертками и пакетами, и пыхтел, как паровоз. Снегуркин помогал женщинам на кухне, а то тихо спал где-нибудь в углу, сидя или стоя. Он был молчалив. Открывал иногда рог, однако слова не шли. Директор любил его поддразнивать. Усаживался напротив и, удобно закинув ногу на ногу, приступал к беседе.
— Ну, что мне с тобой делать? Увольнять?
— Ннне зннаю… — мычал Снегуркин.
— Как же тебе не стыдно? Посмотри на себя. Ах, если бы ты мог себя видеть!
— Ннне зннаю.
— А ведь ты отец троих детей.
— Нне зннаю…
Вместе с Директором я частенько погружался в таинственные лабиринты грибниц, из которых вырастали магазины. Прежде я представлял Директора узником подвалов. Но нет, он был добровольным и последовательным их приверженцем. Нам встречались подвалы-бары, где мы порой пропускали по рюмочке-другой и разговаривали.