Ловец тени

Тарасов Валентин

Они неспешно и осторожно спустились в небольшую низину, проход в которую кроме деревьев преграждали заросли колючих кустов, и, пройдя еще немного среди мо­лодых сосен, увидели каменную груду, которая когда-то, очевидно, была одним целым, но беспощадное время или какая-то неведомая сила расколола ее на несколько боль­ших частей. Сверху эти каменные обломки были тщатель­но укрыты сосновыми ветками и служили, скорее всего, чьим-то скрытным пристанищем.

Навстречу Чеславу и Руде из узкой расщелины камен­ного укрытия, наверняка заслышав их приближение, по­казался старый Сокол. Увидев юношу, он довольно

кряк­нул, но и всего лишь, а дочери подал знак уйти, что та безропотно и выполнила. Дождавшись, пока девка по­спешно растворилась между деревьями, старый охотник позволил сдержанной улыбке появиться на своих губах, отчего его обезображенное шрамом лицо приобрело еще большую свирепость, хотя на самом деле это должно бы­ло выражать радость от встречи с Чеславом.

— Здоров, Чеслав!

— И тебе, Сокол, столько лет здравствовать, сколько желания у тебя будет!

— На все воля Великих! — снова сдержанно улыбнул­ся старший муж, довольный пожеланием.

— Звал?

Вместо ответа Сокол обстоятельно почесал бороду, отчего она стала еще более растрепанной, хмыкнул себе под нос от какой-то внезапно пришедшей в голову мыс­ли и только после, уперев руки в бока, многозначительно сообщил:

— Звал. Эх, всех задери... потому как есть что сказать тебе. — И, сверкнув из-под низко посаженных бровей за­гадочным взглядом, с расстановкой продолжил: — А еще вернее — показать.

И кивнул кудлатой головой в сторону каменной про­рези, приглашая Чеслава проследовать туда.

Войдя в схованку, молодой охотник из-за царящего там полумрака не сразу смог рассмотреть то, что хотел пока­зать ему Сокол. И только когда его глаза немного попри­выкли, в редких лучах света, проникающих сквозь вет­вистую крышу, он заметил, что там кто-то находится. А подступив ближе, Чеслав понял, почему Сокол позвал его сюда, а не пришел в селение. Гостя, который находил­ся в этой схованке, в городище вести было никак нельзя.

Когда он приблизился к капищу, в его ушах все еще звучали обрывки повествования, услышанного в схованке Сокола. О многом из сказанного он и сам уже разузнал, о многом догадался, и единственное, что открылось ему, так это имя то­го, кто бешеным зверем губил своих соплеменников, не ве­дая пощады ни к старому, ни к младому. Он и сам был совсем близок к разгадке, так близок, что уже чувствовал ее горя­чее дыхание. Но не хватало малого — верного имени, без те­ни сомнения. И теперь он знал... Знал это имя наверняка...

Капище, куда Чеслав стремительно вошел, поразило его своим спокойствием. Поразило, возможно, потому, что сам он чувствовал, как огонь справедливой мести жжет и раз­рывает изнутри. И это спокойствие, царящее в святилище, было для него сродни кощунству. Справедливость требо­вала действия! Решительного! Немедленного!

А здесь все словно замерло. Поначалу ему даже пока­залось, как уже не раз, что в святилище никого нет. Но это оказалось не совсем так. Миг спустя он заметил вер­ховного жреца Колобора, который сидел на колоде у свое­го жилища и длинной деревянной палочкой рисовал что-то на земле перед собой.

Чеслав подошел так тихо и внезапно, что, когда его тень упала на рисунок старого волхва, тот от неожиданности вздрогнул и, только тогда заметив его присутствие, под­нял глаза.

Но, как показалось Чеславу, совсем не удивил­ся его появлению, будто ждал или предчувствовал это.

— Где они? — коротко спросил Чеслав.

Но ответа даже и ждать не стал. По взгляду, брошенно­му Колобором в сторону утеса, — как будто кудесник знал, о чем спросит его молодой муж! — Чеслав понял, где должен искать тех, кто ему нужен. Не медля больше ни единого удара сердца, он вихрем понесся к реке.

А волхв Колобор, так и не двинувшись с места и не вы­молвив ни единого слова, слегка покачивая головой, смо­трел и смотрел полными горя глазами ему вслед. Смотрел долго, пристально, пока быстроногий молодец не скрыл­ся из виду. И лишь потом опустил измученный, напол­ненный слезами взгляд на рисунок, на котором изобра­зил огромные глаза, взирающие сверху на пылающее пламенем кострище. И очи эти, нарисованные на земле, почему-то походили на те, что были у деревянного идола Даждьбога Великого.

Если в чаще лесной, среди частокола деревьев да пере­плетения густых кустарников ветру вольному разгулять­ся было трудно, то на просторе реки этот ретивый балов­ник мог покуражиться в полную силу. Сюда и рвался он, неудержимый, дерзкий, напористый, преодолевая все пре­поны владений лесного духа.

А здесь, ничем не сдерживаемый, кружил в буйном хоро­воде все, что мог оторвать от земли: сухие травинки-былин­ки, сорванные с деревьев кружева паутины с перепуганны­ми пауками на ней, всякую жужжащую и легкокрылую живность, застигнутую в полете. А после, наигравшись и бросив, бешено несся дальше, пригибая к тверди зем­ной, словно расчесывая зеленые косы, прибрежные ку­сты, высокие травы да заросли камыша, швыряя мелкие песчинки с берега в прозрачные воды, пуская рябь по гладкой поверхности, а то, поднатужившись посильнее, и малую волну вздымая. Ничто не было ему помехой в буйных шалостях, разве что высоченный береговой вы­ступ, возле которого и сама река делала плавный поворот, уступая его неподдающейся тверди.

Каменным зубом вгрызался этот утес в тело водной красавицы, возвышаясь над ее быстрыми водами. Не один пращур лесного племени ушел с этой заветной древней скалы в селение предков. Сюда на погребальный костер совсем скоро должны были принести тело отрока Блага, чтобы и он смог проделать этот последний путь.

Помощники верховного волхва Миролюб и Горазд как раз заканчивали приготовления к проводам соплеменни­ка в мир иной. Работали молча, каждый поглощенный своими мыслями. Миролюб, находясь наверху погребаль­ного ложа, плотно закладывал пучки сухой травы между бревнами, чтобы огню было легче разгореться и охватить собой все сооружение, а с ним и тело покойного. Горазд подносил снопы соломы и обкладывал ими будущее ко­стрище снизу.

С резким порывом ветра, радостно и внезапно вырвав­шимся из лабиринта леса, Чеслав стремительно вышел на открытое пространство каменной поляны. Наконец-то найдя верный путь в сумеречных, путаных дебрях чужо­го злодейства, он и сам сейчас был схож с этой неудержи­мой, порывистой силой. Его вздыбленные стихией волосы казались вдруг ставшей видимой буйной гривой самого ветра, а лицо, бледное от огромного напряжения и осозна­ния того, что зависело сейчас от него, выражало непре­клонную решимость действовать.