Lover In Low Light

Chrmdpoet

— Верно. Чем больше тебя что-то пугает, тем лучше ты знаешь, что должна делать.

— Я до сих пор считаю, что это фиговая логика, — ответила Лекса, тяжело дыша в трубку. Её грудь вздымается всё тяжелее и тяжелее с каждым шагом, пока она идёт по этому богом забытому аэропорту. Он словно жестоко усмехается. Лекса подняла голову на большую букву и номер, которые висели у выхода на посадку. С16. Грёбанный выход с буквой «С». Конечно!

— Лекса, ты не столкнёшься с ней, — сказала Аня мгновение спустя, и Лекса не впервые задумывается над тем, что сестра

может читать её мысли. — Город большой, и, тем более, ты не знаешь, живёт ли она ещё здесь. Прошёл почти год с тех пор, как вы с ней в последний раз говорили, и я уверена, что Кларк не экстрасенс. У неё нет седьмого чувства, сигнализирующего, есть ли ты в городе и каким рейсом летишь.

Сердце Лексы сжимается в груди от упоминания о Кларк, от звука её имени, от того, как единственный слог преследует её, словно это никогда не прекратится.

— Я тебе уже говорила, что ты не вообще можешь не выходить из моей квартиры, если не захочешь, если ты об этом беспокоишься. Просто садись на самолёт, и я встречу тебя, когда прилетишь.

Выход насмехается над ней, дразнят городом, который она когда-то любила, тем местом, где она выросла и где нашла свою семью; местом, где она нашла свою любовь, самую невероятную и всепоглощающую. Выход глумится над ней, и Лекса чувствует, будто больна. Когда прозвучал голос по громкоговорителю, чтобы объявить о скором вылете, издевательство только возрастает. Тошнота усиливается, страх кажется ещё более острым.

— Я не могу, Аня, — прошептала Лекса в трубку. — Это неправильно: быть там и не… не…

Аня тяжело вздохнула в динамик и произнесла:

— Не быть с ней.

Ничего, кроме тишины, не слышно на линии некоторое время, пока Лекса не решается сдвинуться с места. Когда она разворачивается и уходит от посадочного выхода, брюнетка не оборачивается, и единственное, что она может сделать, — это сказать:

— Извини, Аня.

***

Раздражаясь от тяжёлого дыхания, Лекса снимает пальто и кладёт его на спинку стула.

— Было слишком поздно, — пробормотала она.

— Слишком поздно, чтобы один раз съездить к единственной сестре?

— Слишком поздно, чтобы вернуться, — сказала Лекса, — и я…

— Не можешь находиться здесь, — заканчивает Аня так тихо, что её едва слышно. Она толкает ногу Лексы под столом и ждёт, когда сестра посмотрит на неё. — Я знаю. Я понимаю. Я просто стебу тебя.

Лекса медленно кивает и прилагает все усилия, чтобы улыбнуться, но думает, что выходит скорее какая-то гримаса или нечто подобное. Наверное, Аня считает так же.

— Ты уже прошлась по местам былой славы? — спросила Аня, откинувшись на спинку стула и складывая ногу на ногу. — Перехватила кусочек «У Паппи»?

Лекса облизнула губы, переводя взгляд на стол и мотая головой.

— Оу, — смеётся Аня. — А я-то думала, ты сразу побежишь туда, будешь есть острый соус, намазанный на кусок пиццы, уже через пятнадцать минут после прилёта.

Вздохнув, Лекса провела рукой по запутавшимся волосам и отвела их назад, чтобы не падали на лицо,

пока будет есть. Она закрепила их резинкой, которой хватит, наверное, только на день. Чёртовы резинки никогда не могут долго продержаться. Это так хреново.

— Хорошее использование аллитерации*, — протянула она. — Миссис Гаррисон будет очень гордиться.

— Ах, миссис Гаррисон, — улыбаясь, сказала Аня. — Лучший учитель, который у меня был в старшей школе.

— Ты была влюблена в неё.

В ответ Аня швырнула Лексе в лицо салфетку, которую предварительно обмакнула в ледяную воду. Брюнетка, вовремя увернувшись, пропустила прямой удар, но почувствовала брызги холодной воды, слегка задевшие её.

— Ты ребёнок, Аня, — простонала Лекса, вытирая ухо.

— Хорошо уклонилась, — растянула Аня, закатывая глаза. — Доктор Томпсон не был бы доволен всем этим.

— Хорошо, что мы перестали видеть его, когда мне было пятнадцать, — пробормотала Лекса. Аня засмеялась, подпинывая сестру под столом.

— Нам как-нибудь нужно сходить.

Лекса подняла брови:

— К доктору Томпсону? — проговорила она, и Аня засмеялась ещё сильнее.

— В «У Пэппи», дурочка.

Лекса промолчала, и Аня не стала давить. Они тихо едят, и тишину разрывают лишь несколько слов за всё время, которыми они пару раз перекинулись. Тишина полностью окутывает их, но она не кажется неловкой. Не с Аней; только не с Аней.

Когда они вышли на холодный воздух во второй половине дня, Лекса проводила сестру до её байка. Она стоит неподвижно и молчит, пока Аня натягивает тяжёлый кожаный плащ из бардачка в седле, надевая его на тёмную куртку, а следом достаёт и кожаные перчатки. Когда она была готова ехать, Лекса уже открыла рот, чтобы поблагодарить сестру за совместную еду, но то, что у неё выходит, — совершенно неожиданно:

— Она исчезла, — слышно, как слова буквально душат её, и Аня поднимает бровь.

— Кто — она?

Лекса закрывает глаза, резко вздохнув через нос. Она не хотела говорить этого. Она не хотела начинать этот разговор, но дверь уже открыта, так что она теперь не может остановиться.

— Её галерея, — шепчет она, не в силах произнести громче. Она прокашлялась, помотала головой, будто не может поверить, что это до сих пор так много значит для неё, хотя, опять же, никогда не переставало иметь значение. — Там теперь булочная.

Любопытство в глазах Ани растаяло, что значило: это не новости для старшей сестры. И кивком головы девушка только подтверждает:

— Ага. Это теперь пекарня, вот уже несколько лет.

— О, — она не может задать вопросы, которые бурлят в ней, которые кричат в её груди. В любом случае, у Ани, наверное, не будет ответов на нужные вопросы, так что Лекса утихомиривает их, давая им утонуть; или, вернее, она тонет в них.

Они долго так стоят в тишине, прежде чем Аня прокашливается, перекидывает ногу через сидение и садится на свой байк.

— Ну что, скоро увидимся, да?

Лекса моргает, возвращаясь к реальности, и кивает: