Ловушка для потерянной души
Шрифт:
Тьяра Ка Тор.
Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.
– - Знаешь, а может не все так плохо и у меня есть шанс?
– сижу на попоне, прислонившись спиной к стенке повозки.
В последнее время у меня появилась дурная привычка. Сижу вот так у той странной повозки, слушаю, как неизвестный зверь гремит цепями, и изливаю душу. Рассказываю о том, что было. Пытаюсь забыться, вспоминаю веселые моменты из жизни.
С каждый днем у меня выходило танцевать все лучше. Привычным стал звон браслетов и холод. Уже не смущаюсь
– - Вот тебе хуже, - вздыхаю.
Мои слова подтверждает звон цепей за стенкой. Жалко его. Иногда, кажется, что он понимает, о чем я говорю. Сидит один, заперт в четырех стенах, видит мир только сквозь узкие щели между досок. Удается разглядеть серые, почти прозрачные, похожие на человеческие, глаза. Но мне это только кажется. Не могут там держать человека. Все рабы -- товар и отношение к ним почти бережное.
Я в отличие от него могу дышать свежим воздухом, смотреть на небо, спать в тепле. Хоть маленькие, но радости жизни. А он там, за стеной. Совсем один в темноте. И ему намного хуже, чем мне. Наверное, именно это заставляет меня смотреть вперед и приходить сюда. Понять ту разницу между нами. Впервые в жизни ценить то, что имею. Все познается в сравнении и жизнь мне это наглядно доказала.
– - Сегодня впервые за долгое время вижу звезды. Зима близко. Ты знаешь, какие они, звезды? Красивые, яркие. Светят с темного неба, то ярче, то слабее, словно подмигивают. Тебе бы понравилось. Небо такое глубокое, огромное и свободное. Я бы хотела стать одной из звезд. Слышала, что где-то есть люди, которые верят, что после смерти будут сиять на небосводе, озарять путь тем, кто остался внизу, дарить надежду.
Тихие шаги рядом. Оглядываюсь по сторонам. Показалось? Просто ветер гонит мимо опавшие листья. Медленно раздеваются деревья, царапают небо острыми ветками, стряхивают жухлую листву на мертвую землю. По утрам уже мороз прихватывает, оставляет белую пыль вокруг, покрывает ею редкую траву. Красиво.
На всякий случай кутаюсь плотнее в старый плащ и придвигаюсь к телеге, подтягиваю к себе ноги. Если поймают здесь, могут и наказать. Никогда не знаешь, что взбредет в голову тем, кто чувствует свою безнаказанность во власти над другими. А с магом и вовсе встречаться не хочется. Страшный человек. Салих сказал ему что-то, и он теперь не подходит к рабам, лишь издали смотрит. Чувствую на себе его тяжелый взгляд. С трудом сдерживаюсь, когда танцую, чтобы не остановиться. Все еще свежи воспоминания о наказаниях.
В душе вновь появилась надежда. Говорят, скоро мы перестанем от чего-то прятаться в лесу и поедем в город. Будет выступление. Придет много народу. Страшно. Что, если меня продадут? Пустота холодного леса стала привычной, спокойной. А что будет там? Нет. Нельзя думать об этом. Я смогу что-нибудь придумать. Передать через зевак записку, обратиться к кому-то из стражи, попросить о помощи. Слабая надежда, но она есть, греет изнутри, прогоняет сомнения и страхи. Отец всегда говорил, что главное -- верить.
– - Ты подожди немного, - шепчу, все еще боясь быть услышанной. Поглаживаю шершавые доски повозки.
– Скоро все наладится, мы с тобой выберемся. Я обещаю.
– Утвердительно зазвенела цепь внутри. Улыбаюсь, глядя на небо. Представляю будущее, в котором не будет никаких оков, ни железных, ни магических.
Никто.
Темноту внезапно развеял чей-то тихий голос, зазвенел в пугающей тишине леса. Она
Она приходит каждый вечер. Хочу ответить, успокоить, поделиться своими мыслями и воспоминаниями, но не получается. Слабость накатывает волнами, сил хватает только на то, что бы дышать. Поэтому молча слушаю. Она касается пальцами стены прямо напротив моего лица, поддавшись эмоциям, протягиваю свою руку, прислоняю к железной клетке, пытаюсь почувствовать тепло ее ладони. В глазах темнеет, медленно скользят пальцы по решетке. Снова темнота, куда не долетает ее тихий голос.
Яркие огни пролетающих мимо повозок, нестройный голос толпы, музыка, что теряется в общей какофонии звуков. Кругом слова. Такие знакомые, но забытые, надписи на непонятном, но родном языке. Кто-то рядом, держит мою руку, но не могу разглядеть лица. Его пальцы сжимаются все сильнее, причиняют боль. Пытаюсь вырваться, но он держит все крепче, не хочет отпускать, притягивает к себе. Перестаю сопротивляться, щурюсь от яркого света, пытаюсь рассмотреть его лицо. Но оно будто размыто, окутано дымкой осеннего тумана, что плотной пеленой застилает глаза.
– - Кто ты, - спрашиваю, но голоса нет, словно пропал, растворился в оглушающем реве странного мира.
Сильный рывок и я уже совсем близко к его лицу. Касается кожи липкий туман его маски, расползается, тянет свои расплывчатые грани ко мне, опутывает.
Напротив -- не лицо, а маска. Такие знакомые пустые, почти прозрачные глаза, острый длинный нос и тонкая линия губ, искривленная страшной хищной улыбкой. Он все ближе, впивается в меня взглядом, затягивает в свою пустоту.
Шум незнакомого мира дрогнул, поплыли яркие огни. Все громче странный звук, будто треск дерева, совсем рядом. А я все глубже падаю в пустоту, из последних сил цепляюсь за пропадающий шум.
– - Ты еще жив?
– голос глухой, словно сквозь туман. И снова непонятный скрежет.
Пропали огни, затих грохот горящих повозок, лишь скрежет, что совсем близко, у самого уха и темнота. Она повсюду. Не такая пустая, как там. Живая темнота обычной ночи, где слышатся далекие звуки леса, голоса людей и шум деревьев.
– - Тебя не кормят, я принесла немного. Повозку мне не открыть, но тут пол прогнил немного, ты ведь не откусишь мне руку, правда?
– слова больше похожие на бормотание. Она снова пришла. До носа долетает приятный запах еды, так похожий на кашу Хорха. Девушка усиленно ковыряла одну из досок, что и издавала тот неприятный скрежет.
Медленно поворачиваюсь, смотрю, как опадает мелкими влажными щепками угол. Уже видна подмерзшая трава и в лицо дует ветер. Вдыхаю его, голова кружиться от его свежести.
Дыра все больше, уже можно руку просунуть, коснуться земли.
– - Тут совсем немного. Я себя не очень хорошо чувствую, еда в горле застревает.
– тонкая рука подрагивает, протискивается сквозь острые края обломанного дерева. На грязный пол опускается небольшая кружка до половины заполненная серой массой.
– Ешь. Больше ничего нет.