Ловушка для птички
Шрифт:
Становлюсь на четвереньки, и в этот момент на голову мне опускается чья-то рука. Вот тут-то голос у меня и прорезается.
— Ааа! — ору, как чокнутая, и зачем-то зажмуриваюсь. В очередной раз сердце срывается и бухает вниз.
— Тсс, не вопи ты так, перепонки полопаются, — говорит Никита и смеётся.
Открываю глаза и в свете телефонного фонарика вижу над собой его силуэт. Вскакиваю и кидаюсь ему на шею. Крепко цепляюсь, прижимаюсь и трясусь — тело неконтролируемо вибрирует.
Никита
— Ну всё, всё. Дрожишь, как осиновый лист.
— Испугалась.
— Это я понял. Темноты, что ли, боишься? Десять минут без света, и с жизнью прощаешься.
Продолжая обнимать, он подталкивает меня вперед, фонариком освещая нам путь.
— Боюсь, — признаюсь. Убираю руки от его шеи, хватаюсь обеими за предплечье. — А почему электричество пропало? Во всем доме, да? А ты услышал, как я кричу? Ты уже спал, да?
— Стоп, Соня! Вопросы буду задавать я, — перебивает грубовато. — Куда я сказал тебе идти? Наверх, правильно? Какого ты вниз пошла?
— Просто пошла.
Я не знаю, как еще ответить. Не придумала.
— Ясно. У Гарика Арина путает право и лево, а ты у меня — верх и низ.
Ты у меня, — эхом звучит в моей очумевшей от страха голове.
Мы подходим к той самой металлической двери. Он отрывает ее, и меня ослепляет яркий свет. В этот момент я чувствую себя последней дурой.
— Ты с самого начала был в гараже, — озвучиваю первую догадку. За ней следует вторая, в которую верить не хочется, поэтому перевожу ее в вопрос: — Это ты выключил свет?
— Нет.
— Врёшь! — разворачиваюсь и толкаю его. — Если ты вошел позже, я должна была увидеть, как открывается дверь. Ты вошел следом! Зачем выключил свет? Кайфуешь, когда издеваешься надо мной? Садист!
Не замечаю, с какой именно фразы начинаю наотмашь лупить его по рукам, плечам, груди… По лицу не попадаю — уворачивается, гад!
— Прекрати драться! — вроде бы угрожает, а сам ржёт.
Ловит руки и разворачивает спиной к себе. Берёт в захват, легонько хлопает по попе и подталкивает к лестнице.
— Да я убью тебя! — кричу почти всерьёз.
Пытаюсь обернуться, вынужденно переставляя ноги и поднимаясь, все пятнадцать ступенек из гаража до первого этажа извиваюсь и визжу. Реально хочу покалечить этого гада. Руки так и чешутся залепить ему пощёчину. Смачную такую, с треском! Только сейчас понимаю, что все три года об этом мечтала.
Но руки мои в капкане, и ногами получается двигать исключительно вперед. Гордиевский привалился всем телом сзади и толкает вверх по ступеням. При этом нагло лапает и притирается пахом.
— Прекрати меня трогать! — прикрикиваю.
— И не подумаю, — огрызается. — Буду делать с тобой, что хочу!
— Хрена с два! — ору на полном
В кухне он меня отпускает и убегает в гостиную.
Хватаю первое, что попадается под руку — держатель для бумажных полотенец — и швыряю в него. Не попадаю. Следом летит папка с проектом. Тоже мимо. А вот банка «Кока-колы» влетает этому придурку в колено. Продолжая ржать, он на одной ноге допрыгивает до дивана, снимает с него огромную подушку и ставит перед собой в качестве преграды.
— На меня напала бешеная дизайнерша, я вынужден защищаться! — выкрикивает, корча из себя воина.
Встаю напротив. Руки в боки, взгляд суровый.
— Хватит кривляться, клоун! Ты хоть понимаешь, что я пережила за эти минуты?
— Сонь, я не выключал свет! Честное слово. Это автоматика. Ты сама врубила временное освещение. Там две клавиши, у левой таймер ровно на минуту, — садится на диван, подушку отбрасывает. — Ты же знаешь, у меня нет привычки обманывать.
— Ты изменился за эти три года!
— Я не вру.
— Объясни тогда, почему ты там молчал? Видел, что я в шоке, и ничего не делал!
— Не видел, а слышал. Ты сама с собой разговаривала. Кстати, кто и что никогда не узнает? Речь обо мне?
— Не о тебе! Ты вообще ни при чем! — отвечаю излишне эмоционально.
Никита считывает, что задергалась.
— Обо мне, значит. Всегда вижу, когда ты пытаешься отбрехаться, врушка, — улыбается. — Предлагаю мир! Больше не спорим и ничего не выясняем, не обзываемся и не дерёмся.
— Что же тогда делаем? — спрашиваю с издевкой.
Сложно даже представить, что когда-нибудь мы сможем нормально общаться.
Гордиевский меняет тактику и открыто предлагает мир. Звучит обнадеживающе, но я не верю в его бескорыстность.
— Ты предлагаешь мир в обмен на что?
— А разве непонятно?
Он выжидающе смотрит на меня. Я стойко держу этот пронизывающий взгляд. Ещё как понятно.
— Повторюсь: мне неинтересно быть твоей любовницей, — чеканю каждое слово.
— Скоро твоё мнение изменится. Есть один способ…
— О боги! — я не выдерживаю и вскидываю руки к небесам. — Что же это? Шантаж? Угрозы? Или ты решил, что меня можно купить?
— Влюбить, — исправляет. — Я решил, что тебя нужно влюбить.
Дыхание перехватывает от такого заявления. Ну и наглец! Прямой как палка.
— Боюсь, что это невозможно.
— А ты не бойся. Ты доверься и перестань от меня бегать.
— Ты берёшь меня в плен, закрываешь в своём доме и предлагаешь доверять? — на всякий случай переспрашиваю. Кивает. — Может, тогда хотя бы телефон вернешь? Возможно, с ним мне станет легче доверять. Если ты помнишь, у меня маленькая дочь. Я волнуюсь и хочу быть на связи. Мало ли что…