Ловушка для ворона
Шрифт:
— Зачем? — я невольно уставилась на его глаза, разглядывая то один, то второй.
— Ты… тебе было неприятно смотреть на мои глаза вчера, когда ты очнулась. Это нормально, в твоей реакции нет ничего плохого, — поспешно добавил он и упорхнул в ванну ещё до того, как я успела возразить и объясниться.
Если по уровню ужина оценивать чувство вины Леды, его почти не было. Я вдохнула запах ароматной пасты с соусом песто, всё ещё горячей (видимо, бабушка заколдовала тарелку). Рядом ждал своей участи натёртый сыр, а в середине была ваза (нет,
Зато я плохим аппетитом не страдала, наложила себе в тарелку побольше еды и предложила пойти в гостиную, чтобы ужинать с видом на город. Нашла спрятанное в тумбе у дивана вино и разлила его в бокалы. Морган, как и в прошлый раз, сразу отставил свой подальше.
Я глотнула вина, принялась за еду и с набитым ртом спросила мужчину:
— Ты вчера что-то говорил о своём безумии. Что ты имел в виду? Ты ведь в итоге оказался прав. Насчёт клиники.
Морган закинул в рот ягоду и помрачнел. Я узнала эту муку на лице. То была дилемма— что рассказывать, а что нет? И так как это последний вечер вместе, я надеялась, что хоть чем-то он поделится.
Не знаю, сколько прошло времени, но я уже съела половину тарелки, когда лже-доктор нарушил тишину. Его голос, ещё более хриплый, чем обычно, заполнил комнату.
— Я нашёл договоры, и ни в одном из них не было фразы о магических вмешательствах. Сейчас я понимаю, что там не было договоров Зеффа, но тогда я об этом не знал и подумал, что… придумал всё.
Что-то мне подсказывает, что это далеко не всё. Но, видимо, всё, что мне полагается знать.Я удивилась, когда Морган продолжил.
— Я видел кое-что. Кое-кого. Её нет в живых, и я не мог бы… Я обознался. Это всё.
Морган заговорил рваными фразами, как будто каждая из них причиняла ему боль. Да такую, что он сжал кулаки.
— Морган, прости.
— Ты… тут ни при чём, — он посмотрел на меня удивлённо, словно только что осознал, что я здесь.
— Я не хотела лезть не в своё дело. У меня всегда так, задаю вопросы и делаю этими ими больно. Но наверно это объяснимо, мой дядя такой же. Даже нет, он ещё хуже. Он не поймёт, что сделал кому-то больно, даже если проедется по бедняге трактором.
Уголки губ Моргана приподнялись. Снова вспыхнул огонёк интереса в его ненастоящих глазах.
— Давай так. Один вопрос тебе, другой мне. Если затрагиваем что-то больное, не обижаемся, просто меняем вопрос. Договорились?
— Дда, — я удивилась, что мужчина предложил вечер откровений и ожидала подвох. И долго мучиться в неизвестности не пришлось.
— У меня как раз есть вопрос. Как ты потеряла свои силы?
Ну конечно, хитрый доктор. Ты, по-видимому, давно готовил этот вопрос.
Как я потеряла силы
Мне хотелось хоть с кем-то побыть маленькой девочкой. Чтобы позаботились обо мне, а не я. Чтобы спасали меня, а не я. И у меня был такой
Тогда я решилась на шалость. На то, чем занимались мои одногруппницы постоянно, и это сходило им с рук. На то, что разделило моё существование на жизнь и горькую посмертную песнь о ней.
Я собрала волос К., то, что он любит больше всего, свой волос и приготовила смесь трав. Дальше — несколько часов на огне, десять слов — слишком мало для последствий, которые меня ждали. И один взмах руки над кофе мужчины, который мне доверял.
Ничего не произошло. Ни в момент, когда мы обсуждали моё будущее после колледжа, ни позже, когда он поделился, что, оказывается, встречается с врачом, которая приходила лечить его мать. В тот момент я обрадовалась, что зелье не сработало. Что-что, а мешать чужому счастью я не хотела. А чего хотела? Не знаю, я не думала, просто делала.
Никто не смог сказать, что произошло. Но в тот же день на зельеварении мой исцеляющий отвар не сработал. Врачи, которых заказывал мне К. с разных городов, ничего не сделали. Только что-то бормотали и царапали заметки в чёрных блокнотах.
Все как один твердили, что ещё никогда не видели такой отдачи. Да, она есть всегда, когда воздействуешь на волю другого человека. Но обычно настолько мала, что её не замечают. Может сломаться каблук или разболеться голова. Никто ни разу ещё не встречался с полной потерей магии при таком баловстве. Разве что во время смертельных чар, но это был явно другой случай. А раз никто с таким не встречался, то и излечить это было нельзя.
Мне было жаль. Дяде было жаль. К. было жаль, и это было последним, что он сказал мне. Эти слова врезались мне в подкорку мозга.
Перрон, я уже в поезде, он подаёт мне две сумки. Бережно, по очереди. Поезд трогается.
Мне жаль.
За последние полгода, на которые я заточила себя в комнате, я читала набор из этих букв десятки раз, сбрасывала звонки, которые предполагали тот же смысл. Но в его словах сквозило что-то особенное. Наверно дело в том, что сожалеть должна была я.
Я и сожалела. Но молча. Ни слова не сказав К. после того, как зарёванная и испуганная ворвалась в его кабинет и призналась в содеянном. Меньше всего я хотела открывать ему свою глупую, безумную часть, но идти больше было не к кому.
Грузный кондуктор что-то проворчал про открытую дверь и потащил мои сумки к купе. А я стояла, наблюдая, как очертания единственного человека, который меня по-настоящему любил, превращаются в точку.
И только когда она растворилась, я позволила себе пойти в вагон, оставив на перроне больше, чем мужчину. Отличие от остальных, то, что давало мне повод улыбаться даже когда родители меня бросили. Свою ведьминскую силу.