Ловушка
Шрифт:
Они не увлекались походами и всем тем, что обычно называют вылазками на природу. Раньше (теперь всегда было это «раньше» — чудесный и наивный погибший мирок) Макуэйды больше любили музеи, книжные магазины и ужины в модных ресторанах.
Когда Тэд повернул голову направо, Марша разглядела его профиль и удивилась: они вели самые страшные поиски, какие только можно вообразить, а на красивом лице мужа играла чуть заметная улыбка.
— О чем ты думаешь?
Тэд молча шел дальше и продолжал грустно улыбаться, хотя в глазах, как и все три последних месяца, стояли слезы.
— Помнишь тот ее танец на сцене?
Единственное
— Последний раз, когда я видела ее в розовом.
— А костюм?
— Такой не забудешь — сказали нарядить сахарной ватой. Странное воспоминание. В смысле она мало походила на саму себя.
— Именно.
— Ты это к чему?
Тэд остановился перед склоном.
— А сам концерт помнишь?
— Да, его устроили в актовом зале.
— Точно. Мы, родители, сидим. Выступление часа на три, и такое скучное, что лишь бы дождаться, когда выпустят твоего. Помню, наша сахарная вата стояла то ли восьмой, то ли девятой из двадцати пяти или тридцати. Наконец выходит. Мы пихаем друг друга локтями, и на несколько секунд меня накрывает абсолютная радость, на душе делается светло. Гляжу на ее личико: недовольная, морщит носик, потому что, сама знаешь, Хейли — она всегда Хейли, все хотела делать безупречно. Каждый шаг точный — ни ритма, ни экспрессии, но не ошибается. Смотрю на это маленькое чудо и только не лопаюсь от счастья.
Тэд взглянул на жену, будто ища подтверждение своим словам. Марша кивнула, и, видимо, в этот самый момент вопреки их страшной миссии на ее лице тоже возникла улыбка.
— Сидишь, — продолжил он, — в глазах слезы, думаешь: ну что за волшебный момент. А потом — вот самое поразительное — смотришь по сторонам и осознаешь: остальные родители чувствуют к своим детям то же самое. То есть это очень понятно, но все равно потрясает. Я никак не могу поверить, что такая мощная волна любви не только у нас, что и другие ее ощущают. А она от этого становится еще сильнее. Гляжу на остальных: улыбки, мокрые глаза, жены берут мужей за руки — молча. Я испытал настоящее благоговение — такое, что… ну, не знаю. Даже подумалось: как так — в одном этом зале столько чистой любви, неужели он вот-вот не взмоет в воздух?
Марша хотела что-то сказать, но не нашла слов. Тэд пожал плечами, встал к ней спиной и пошел вверх по склону.
Наконец Марша проговорила:
— Мне страшно.
Их улыбки растаяли. Небо сделалось темнее. Пролетел вертолет. Тэд протянул руку, помог Марше, и они продолжили поиски дочери.
Два дня спустя на краю парка «Рингвуд-стейт» кинологи нашли неглубокую могилу с телом Хейли Макуэйд.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 25
Все похороны в общем похожи: те же молитвы, выдержки из Библии, слова, которые вроде бы должны утешать, но для постороннего, особенно в таких ситуациях, звучат не то как нелепейшие объяснения, не то как оскорбительные оправдания; с кафедры говорят штампами. Атмосфера зависит лишь от реакции присутствующих.
Похороны Хейли Макуэйд мрачным свинцовым одеялом накрыли район. Несчастье давило, сковывало по рукам и ногам, всыпало в легкие стеклянное крошево так, что дышать становилось мучительно. Люди испытывали боль, однако Уэнди знала: ненадолго. То же чувствовали и после безвременной смерти Джона —
Уэнди простояла службу в задних рядах — в церковь пришла поздно, ушла рано и ни разу не взглянула на Маршу с Тэдом; рассудок приказывал, как любил говорить Чарли — ее настоящий, живой Чарли, — не лезть. Защитный механизм — простой и ясный. Это тоже было нормально.
Солнце сияло — на похоронах, похоже, так всегда. Ее мысли снова вернулись к Джону, к закрытому гробу. Уэнди отогнала их, зашагала по улице, замерла на углу и запрокинула голову, подставляя лицо лучам. Одиннадцать утра — пора ехать на встречу к шерифу Уокеру в бюро судмедэкспертов.
Лаборатория, расположенная в унылой части Норфолк-стрит в Ньюарке, обслуживала округа Эссекс, Гудзон, Пассаик и Сомерсет. В последнее время город начал понемногу оживать, хотя замечалось это лишь в нескольких кварталах к востоку. Да и незачем располагать судмедэкспертов в людном месте.
Уокер встречал снаружи. Он всегда немного стеснялся своих размеров, сутулил широкие плечи. Уэнди подумала: чтобы поговорить с ней шериф вот-вот присядет, как присаживаются перед ребенком — детям так комфортнее, — и оттого испытала к нему еще большую симпатию.
— Плотные у нас с вам выдались деньки, — сказал Уокер.
Смерть Хейли Макуэйд реабилитировала Уэнди: Вик принял ее обратно на работу, повысил до ведущей новостей по выходным. Информагентства норовили взять интервью, поговорить о Дэне Мерсере, о том, как она, героическая журналистка, повергла не просто педофила, а убийцу.
— Где следователь Тремонт?
— Ушел на пенсию.
— И даже дело не закончил?
— А что тут заканчивать? Хейли Макуэйд убита Дэном Мерсером, Мерсер мертв. Искать тело мы продолжим, но у меня есть другие занятия. Да и кому интересно судить Эда Грейсона за то, что он прикончил подонка?
— Значит, убийца — Дэн Мерсер? Уверены?
— А вы нет? — приподнял бровь Уокер.
— Просто спрашиваю.
— Во-первых, дело не мое — Тремонта. А Фрэнк уверен. Оно, правда, еще не совсем закрыто: копаемся в биографии Мерсера, просматриваем остальные случаи исчезновения. Если бы не телефон Хейли в том номере, на Дэна никогда не подумали бы, а ведь он мог творить такое многие годы. Возможно, есть связь с другими пропавшими, мы не знаем. К тому же я — окружной шериф, эти преступления в мою юрисдикцию даже не попадают. Ими заняты федералы.
Неприметное бюро судмедэксперта Тары О’Нил порадовало тем, что больше напоминало кабинет директора школы, чем заведение, где обследовали трупы. Уэнди уже встречала Тару О’Нил, когда делала репортажи об убийствах. Та носила элегантные черные платья — уж куда лучше хирургической одежды — и всегда поражала своей ослепительной красотой, которая, правда, наводила на мысли о Мортисии Адамс. [21] Высокая, с длинными прямыми, невозможно черными волосами и бледным, спокойным, будто светящимся лицом — к ней подошло бы описание «потусторонне-готичная».
21
Героиня «черной» кинокомедии «Семейка Адамс».