Ложь
Шрифт:
Мои ноги замерли, когда я вошла в большую открытую гостиную со стильной мебелью и камином. Как и в спальне Стерлинга наверху, в этой комнате были окна во всю стену. Как пламя мотылька стекло притянуло меня ближе. Стоя там, где сходились оконные стены, я зачарованно смотрела, как небо и город подо мной покрываются розовыми, красными и пурпурными оттенками, отбрасываемыми лучами великолепного заката.
Было удивительно видеть красоту природы даже в центре одного из крупнейших городов Соединенных Штатов.
Перед моими глазами ожили огни по всему городу. Когда
Пока я вглядывалась в сгущающуюся темноту, мне стало легче поверить, что мир, о котором говорил Стерлинг, скрывается в темных районах города, а не в пузырях света.
Отгоняя озноб, вызванный мыслями о невидимой тьме, я продолжила свой путь. Дверь, через которую прошла миссис Спарроу, очевидно, была одним из выходов в квартиру Стерлинга. В своем предупреждении он сказал «выходы» — во множественном числе. Я не знала, где находится еще один или другие. Его угроза, что я даже не думала о том, чтобы приближаться к одному из них, немного обеспокоила меня. Я не хотела вступать в контакт с одним из них невольно, не зная, что это он. Судя по его тону в трубке, я сомневалась, что он поверит моему заявлению о незнании, а даже если и поверит, то не примет его.
По этой причине, обыскивая первый этаж, я старалась избегать закрытых дверей.
Нам с ним и так было что обсудить сегодня. Я не искала другой причины спровоцировать его наказание, ну, не больше, чем я уже сделала. Когда я, наконец, вошла в кухню, то поняла, что сделала то, что собиралась сделать. Я еще раз осмотрела первый этаж и нашла дорогу, по которой Патрик вошел утром.
Щелчок нескольких выключателей — и вся кухня залилась теплым желтым светом. Окно, которое сегодня было заполнено голубым небом, теперь стало черным, превратив стекло из окна в зеркало. В отражении комнаты кухня казалась вдвое больше.
Когда я рылась в холодильнике и открывала шкафы, меня мучила совесть, что я вторглась на чужую территорию. Спасительная благодать заключалась в том, что меня бы не выгнали за это.
На самом деле мне не нужно было рыться. Внутри холодильника, как на ладони, стояли две накрытые тарелки, одинаковые по содержимому и значительно отличающиеся по порциям. Сняв крышку с меньшей порции, я ощутила восхитительный аромат того, что, по-видимому, было моим приготовленным ужином.
Большую я оставила там, где нашла, потому что Стерлинг сказал, что вернется только через час…
Было странно думать об этом месте как о доме?
Я даже не могла найти кухню.
…я поставила тарелку с жареной курицей, обжаренным луком и перцем, и красным картофелем в микроволновку и взяла один из двух салатов, которые заметила. С салатом и разогретым ужином я села за барную стойку и сделала, как мне было сказано, — поела.
Это случилось, когда я ополаскивала посуду.
Энергия изменилась.
Мне не нужно было оборачиваться или видеть. Я знала, что он здесь.
Глубоко вздохнув, я закрыла глаза, когда тепло тела
Глубокий тенор Стерлинга грохотал от моих ушей до пальцев ног, возбуждая каждый нерв, заставляя маленькие волоски на шее напрячься.
— Приятно видеть, что ты можешь следовать, по крайней мере, некоторым инструкциям. Самое время тебе, черт возьми, поесть.
Было так много вещей, которые я хотела сказать, и вопросов, которые хотела задать. Было легче придумать все это, пока он был в отъезде. Теперь, когда он положил свои большие руки на край раковины, зажав меня между вытянутыми руками, а его тело ожило позади меня, я не могла вспомнить ни одного из них.
Повернувшись, я положила руки на грудь Стерлинга. С быстрым биением его сердца под моими ладонями, я осмотрела его, каждый дюйм — от его взъерошенных влажных волос, темных глаз и высоких скул до жесткой свежевыбритой точеной челюсти. Мой взгляд опустился на туго натянутые сухожилия на мощной шее и медленно покачивающийся кадык. Его темно — синяя футболка была темнее там, где та была влажной, а джинсы висели низко, частично прикрывая его босые ноги.
— Где ты был?
— Убеждался, что ты в безопасности.
— Ты принял душ. Почему ты принял душ?
Вопрос прозвучал неуверенно, как будто мой разум знал, что я не хочу слышать ответ, хотя рот не мог удержаться от вопроса.
— Потому что, солнышко, иногда то, что мы делаем, становится грязным. Ты никогда ничего этого не увидишь.
Мои глаза расширились.
— Стерлинг, что ты сделал? Что случилось? Ты был в безопасности?
Откуда взялся этот последний вопрос? Неужели я забочусь о том, чтобы он был в безопасности?
Да.
Одним махом он схватил меня за задницу и приподнял. Развернувшись, он посадил меня на барную стойку, ту самую, где я только что ела, и втиснулся между моих коленей. Из-за высоты столешницы наши носы были достаточно близко, чтобы соприкоснуться. Мы смотрели друг другу в глаза, когда он, не мигая, уставился на меня.
Я слышала, что глаза — это зеркало души.
Если это правда, то душа Стерлинга Спарроу была черна, как уголь, с каждой минутой становясь все горячее, и почти готовая сгореть.
Я потянулась к его плечам. На остальные мои вопросы он не отвечал. У меня был еще один.
— Это сработало? Я… в безопасности?
Тишина его молчания растворилась в свистящем звуке крови, бьющейся в ушах. Как будто синхронно, наше дыхание участилось. Кислород исчез, наши губы стали ближе. С каждым выдохом мои груди прижимались к его груди, когда мы вдыхали друг друга.
Его поцелуй был опустошающим и неумолимым, когда он взял меня за затылок и притянул к себе. Без колебаний его язык проник внутрь, раздвинул мои губы и завладел моим языком. Стоны наполнили воздух, мои губы покрылись синяками, а легкие боролись за воздух. Когда он отстранился, в его темном взгляде появилось нечто большее: огонь, который только что тлел, теперь пылал.