Ложь

Краснов Петр Николаевич

Курт ясными, спокойными, уверенными в себе глазами посмотрел в синеву глаз Лизы, и, ничего не сказав, отошел в сторону, уступив место высокой темной шатенке, со стрижеными на затылке волосами, с локонами на темени, и почти черною обнаженною спиною… Ее круглое, с выдающимися скулами, лицо сияло. Она едва удержалась от того, чтобы не прыснуть радостным смехом в лицо Лизе.

– Und das ist die slavische Seele [24] , Софихен Верховцева. Ваш верный и неизменный друг. Преданный вам со всем пылом славянской души.

24

А это – славянская душа (нем).

Темная, загорелая рука в нежном золотистом пуху обняла Лизу за шею, и Соня горячо поцеловала

подругу. Лиза почувствовала запах водки.

– Вы уже пили, – с возмущением сказала она.

– О! Ja!.. – ответила, смеясь, Соня.

– Позвольте, фрейлейн… это Фред Ленфельд… Покажи ладони, Фред… А? Какие мозоли!.. Только из лагеря, где отбывал повинность на рабочем фронте… Видите, как трудился Фред на пользу Государству… А сам – белокур, синеглаз, настоящий Гессенец… Чистая раса…

– Zu Befehl! [25] – ломающимся, полудетским голосом сказал юноша, одетый в коричневую рубашку с воротником и галстуком, вобранную в шаровары.

25

Слушаюсь (нем).

– Его сестра, Эльза… Доктор медицины.

Высокая, худощавая девушка в больших круглых очках радостно пожала руку Лизы.

– Теперь пойдут все ученые… Кэт Бланкен… Не смотрите, Лиза, на легкомысленный, вид этой девицы, на ее столь развитую грудь и прочее и прочее; все в порядке; не смотрите, что она уже до вас порядочно выпила водки, Русской водки, – она, тем не менее, доктор политической экономии!.. Она даже любит, чтобы на письмах ей писали: Fr"aulein Doctor [26] … Ну, что скажу я вам о нашей маленькой Марихен Гутштабе?.. Вы посмотрите, можно ли довести свою плоть до такого полного отсутствия плоти?.. Один скелет… Статуэтка Хутшенрейтерского фарфора. Ни живота, ни груди, ни, словом, ничего того, что может волновать такого старого циника, как я… А волосы?.. Если не водород, то такого цвета ржаной соломы вы не найдете и у дев Гессенского Герцогства, где жили отважные Амазонки, прогнавшие римлян с высот Таунуса… Теперь… Кажется, мы все вместе смотрели Зудермановскую «Родину», с Зарой Леандер, в киношке. От Зудермана, как это всегда бывает в фильмах, ничего не осталось, зато Зара Леандер там сверх великолепна, и вы помните это?..

26

Барышне доктору (нем).

Барон прекрасным, будто и точно женским, низким, грудным контральто, пропел весьма выразительно:

Voll Verlangen nach der Liebe,Und er w"unscht, dass es ewig so bliebe,Denn die Liebe macht so sch"on [27] .

Монокль выскочил из его глаза. Круглое, полное лицо барона широко улыбалось, а молодой человек в синей матросской куртке с золотыми пуговицами с якорями, матрос немецкого торгового флота, высокий, темноволосый, с блестящим пробором на голове, припомаженный и очень красивый, вспыхнул ярким молодым румянцем, и большие, «карие, влюбленные глаза» его устремились на Лизу с таким обожанием, что Лиза смутилась…

27

Полон жаждой любви, и желает, чтобы вечно так было, потому что любовь делает такою красивою (нем).

– Игорь Верховцев. Германский подданный, – он немец! Но он в полной неприкосновенности сохранил свою русскую душу и несет ее, как чашу, переполненную драгоценным вином, полную горячей любви к Родине и ее олицетворению в вашем лице… Он хочет донести ее до счастливого часа освобождения России от жидовской власти большевиков… И я уважаю его, я ценю его, я люблю его, хотя и знаю, что, кликнет его Россия, настоящая, не большевистская Россия, не серп и молот, а двуглавый Императорский орел, не красный флаг насилия, рабства и крови, но золотой Императорский штандарт, – и он забудет свое германское подданство и побежит служить России… Я не осужу его тогда, я пойму его и прощу, потому что знаю, что нет ничего выше Родины… А сейчас Родина нашего Игоря – Германия… Не правда ли, мой милый?

– Zu Befehl, Herr Baron! [28] –

ясно, четко, по-солдатски отчеканил Верховцев.

– А вот, Лизе, если будет у вас тяжелая минута тоски, если заговорит в вас ваша славянская душа, и захочется вам поплакать в жилет… Рекомендую вам – жилет этого немецкого философа из лучшей непромокаемой материи сделан… Если понадобится вам разумное слово человека, по-немецки, сентиментально влюбленного в вас тихой и преданной платонической любовью, – то приходите к этому верблюду в очках… Милый Ральф, откуда вы достали такие огромные и страшные очки? Такие носят только алхимики, американские студенты да еще… – барон выбросил монокль из глаза и добавил с необычайной серьезностью, – да еще очковые змеи… Ральф Секендорф, милая Лиза, специалист по ядовитым газам. Он хочет изобрести такой газ, чтобы он действовал по всему земному шару, но только на неарийцев, – пустить такой газ, и в одно мгновение все жиды подохнут. Но, будучи таким кровожадным, сам Ральф, если случится, поползет по нему букашка, он бережно снимет ее и пустит на волю, за окно. Ральф Секендорф, Лизе, влюблен в вас самою чистою, кристальною любовью, и вы можете ему вполне верить. Он философ… Нет, не подумайте, он не шляпа, как Курт, который до того заучился, что не может отличить бриллианта чистейшей воды от мусора… Но Ральф философ, и знает, что верблюды питаются не розами и фиалками, но колючими мимозами и сухою травою пустыни… Вот, кажется, и все… Ах, виноват, – еще лихой драгун Клаус Баум… Он и сабли не хотел снимать до вашего прихода… А, ведь, и тебя, мой милый Клаус, в один прекрасный день моторизуют, и ты с лихого коня пересядешь на вонючую мотоциклетку… Вот, Лизе, тут все ваши друзья. Они пришли сегодня ко мне, чтобы проводить вас, пожелать вам счастливого пути, и, не буду скрывать, – скорого благополучного возвращения… А теперь, meine Damen und Herren, Volksgenossen und Volksgenossinnen [29] … Тра-та-ти-та-та-ра-та-та-та!.. К водке!..

28

Слушаюсь, господин барон! (нем).

29

Дамы и господа! Мои товарищи и подруги… (нем.).

– Но, безобразники… Я вижу, что вы уже пили, – сказала Лиза, принимая из рук барона хрустальную рюмку, до верха полную водкой. – У Софихен щеки бурые и глаза совсем масляные… Фред, ты напоил свою невесту… Она стала совсем, как калмычка…

Не узнать было теперь Лизы. Длинные, загнутые кверху, ресницы не гасили синего пламени блестящих глаз. Душа была нараспашку. Эти немцы и немки ей были, как самые близкие и родные, не нужно было здесь ни притворяться, ни лгать.

Лиза с шиком, по мужски, так как того не выносил ее отец, «хлопнула» рюмку, не поморщилась, и, не закусывая, протянула рюмку Курту:

– Курт, налей еще, мне надо с вами подравняться…

Она «хлопнула» и вторую, и потянулась к омару:

– Обожаю омара… Где достали?.. Совсем свежий… На Тауенциен-штрассе!.. О, барон!.. Как вы нас балуете!..

– Как вы нашли вашего отца? – спросил, наливая третью рюмку, барон.

– Я думаю, – глубокомысленно, вытягивая тонкую шею и точно становясь похожим на верблюда, тянущегося к ветке колючей мимозы, сказал Секендорф, – я думаю, это так странно, столько лет не видеть своего отца, и вдруг встретиться с ним… Как же вы узнали его?..

– Узнала сразу… Что-то толкнуло меня к этому человеку с короткими седыми усами. Его образ, смутно сохранившейся у меня в памяти с детства, изменился, что-то неуловимо милое и родное было в нем…

– Он генерал? – спросил Баум.

– Да, милый Клаусхен. И потому потрудись называть меня теперь – экселленц…

– Zu Befehl, Exellenz!

– А, главное, помогли мне признать его – усы… В стрелку закрученные. Такие теперь можно видеть только на экране, в драме прошлого века.

– Твой папа носит усы! – воскликнула Гутштабе, – Это, должно быть, ужасно.

– Представь, Марихен, потрясающе… Седые, тонкие… Да ведь так и должно быть… Предок… Человек прошлого века. Выправка военная. Получше, чем у Клауса, который все переламывается в пояснице… ну и еще… В руках портплед…

– Что такое порт-плед?..

– А?.. Не знаете! Это сверток такой, из шотландской материи. В него можно положить и один носовой платок, и, при желании, можно увязать в него целого… слона…

– Слона?.. Ну уж и скажешь.

– Ну, да, Марихен, целого слона, или гиппопотама… Сверток, затягивается ремнями. Если бы моего папу снять тогда, – прямо ставь в фильм зудермановской «Родины».