Ложь
Шрифт:
На палубе раздались знакомые шаги, и смутно различимая в сумраке рука постучала в дверь каюты.
– Вероника, – донесся из-за наспех сколоченных досок двери голос Деметрио. – Вероника, через полчаса мы будем в Куябе… Сделай милость, одевайся…
***
Вероника и Деметрио высадились на берег. Уроженец здешних мест, один из индейцев племени тупи, крепко сбитый, рослый здоровяк, молча шел впереди, неся в руках чемоданы. Он направлялся к массивному, старинному дому с громадными колоннами и широченными галереями. Сей нескладный
После тоскливой ночи, проведенной на борту жалкого суденышка в ожидании любимого, Вероника молча и безразлично шла за Деметрио. Она не спорила, не возмущалась, не упрекала. Ей было безмерно одиноко и печально, лишь душа и женская гордость безмолвно кричали от унижения.
– В здешней гостинице “Сан Педро” ты сможешь отдохнуть и перекусить, а я пойду к пристани, там должен ждать нас Игуасу.
– Игуасу?
– Я не знаю – имя это, фамилия или прозвище индейца из племени тупи. Речь о том, что у него великолепная пирога, и это самый надежный транспорт, чтобы плыть вверх по реке до Порто-Нуэво.
– Пирога?.. Мы поплывем в пироге?..
– В этом вся соль! Такое приключение повегло бы в ужас любую другую женщину, но не тебя. Впрочем, выбор за тобой: если ты не хочешь плыть в пироге, можешь вернуться в дом дяди.
– Деметрио! – возмутилась Вероника, вонзив в мужа горящий взгляд, и тут же крепко сжала губы, чтобы удержать поток рвущихся слов. С каким неистовством она выкрикнула бы ему прямо в лицо, что не трудности страшат ее, а его угрюмость, тяжелый, хмурый взгляд, ледяная усмешка, кривящая губы! На миг Вероника подумала, что он желает испытать ее, и это испытание ужасно и жестоко. Деметрио подозрителен и ревнив, и хочет понять, насколько сильны ее любовь и нежность. Эта мимолетная мысль придала Веронике сил, и она продолжила с легкой насмешкой. – Думаю, мы оба могли бы передохнуть в гостинице “Сан Педро”. По-моему, ночью ты не спал, разве что на вязанке дров, или в матросском гамаке.
– Что ты говоришь?
– То, что думаю: я не знаю, где ты провел ночь.
– Так привыкай к тому, что я буду проводить дни и ночи там, где мне больше нравится, и не собираюсь оправдываться.
– Вот как?
– Возможно, ты заметила, что на судне нет ни кабаре, ни кабаков, ни притонов, а сойти с корабля я не мог, так что ночь я провел на свежем воздухе, поскольку было невыносимо жарко.
В грустных глазах Вероники затаилась такая боль, что Деметрио захотелось оправдаться перед ней, все объяснить, но он тут же раскаялся в своем минутном желании и грубо схватил ее за руку.
– Не станем же мы торчать все утро здесь! – зло прошипел он. – На нас все смотрят! Пошли в гостиницу!
***
– Неплохая комнатенка, правда?
– Да!
– Вот и пользуйся случаем! Тебе нужно отдохнуть и поспать. Плыть нам несколько дней, а в пироге не очень-то отдохнешь, да и спать в ней крайне неудобно.
– Догадываюсь.
– Считай, что я тебя предупредил.
– Не тверди одно и то же, я ни на что не жаловалась! И можешь не напоминать, что я обещала идти за тобой, куда бы ты
– Я не понимаю, о чем ты.
– О послании Святого Павла… оно очень красноречиво.
Деметрио смутился, но ничего не ответил. Да и что он мог ответить, если до сих пор вспоминал слова, сказанные епископом, что проникли в его душу, раня, словно стилеты. И сейчас Вероника повторила эти слова в большом и несуразном гостиничном номере с видом на речной причал, четырьмя небольшими балконами, старинной венской мебелью, широкой кроватью в колониальном стиле и зеленым шелковым струящимся балдахином, зовущим к отдыху или любви. На столе стоял вкусный завтрак, к которому они едва притронулись: молоко, горячий шоколад, холодный цыпленок, теплый хлеб с золотистой корочкой и огромный поднос с изумительными местными фруктами.
– Ладно, оставайся, а я пошел, – Деметрио встал из-за стола. – Если индеец уже на пристани, мы поплывем дальше прямо сегодня.
– Даже не поев и не поспав?
– Поесть мы уже поели, а отдыхать ты можешь до отъезда, думаю, часов до пяти-шести.
– Одна? – удивилась Вероника.
– Жена бедняка не может рассчитывать, что муж целый день будет торчать у нее под боком, расточая дурацкие комплименты и осыпая ласками, – резко ответил Деметрио.
– А что может ожидать жена от любящего мужа? На что рассчитывать? На его равнодушие, черствость, холодность, на хамство и брань?
– Ты сказала хамство и брань?
– Да, Деметрио, я выразилась грубо, но, к несчастью, ты ведешь себя именно так. Может, скажешь мне, что с тобой? – Вероника выжидательно посмотрела на мужа.
– Мне нечего сказать, – Сан Тельмо отвел глаза.
– Деметрио!
– Что еще?
– Скажи, что я тебе сделала?
– Мне? Абсолютно ничего, любимая.
– Деметрио, милый.
– Ради Бога, Вероника, прошу тебя, я предпочитаю прежний тон. Возражай, спорь, упрекай меня в грубости.
– Ты предпочитаешь грубость моей нежности, моей любви, моему горячему желанию сделать тебя счастливым даже ценой собственного счастья?
– Никогда не видел ничего глупее и нелепее, чем стремление осчастливить другого.
– Деметрио!
– В этом мире все несчастны, – оборвал жену Деметрио. – Что ты ответишь человеку, который пожертвовал самыми лучшими, самыми светлыми годами своего отрочества и юности, чтобы проложить младшему брату дорогу к счастливой жизни? И вот после стольких хлопот, когда дело сделано, брата подтолкнули к самому беспросветному отчаянию, к самым отвратительным порокам, а возможно, и к самоубийству. Ну, что ты скажешь на это?
– Это ужасно и очень прискорбно, но я не понимаю, причем тут мы.
– Не понимаешь? Когда ты перестанешь лицемерить?
– Деметрио, о чем ты?
– Ты прекрасно притворяешься наивной и безгрешной. А какое изумление написано на твоем лице!
– Ты сошел с ума?
– К несчастью, нет. Говорят, что сумасшедшие скрывают свои мысли, уходя от слишком горькой действительности. Я не смог разбить эти оковы. Моя действительность тут, вот она.
– Ради Бога, Деметрио, если ты не сошел с ума, то пожалей меня, иначе ты сведешь меня с ума!