Лубянская империя НКВД. 1937–1939
Шрифт:
В свободное время отец старался не забывать о «мышечной радости»: летом, по-прежнему, играл в волейбол-итальянку, зимой — катался со мной на лыжах. Играл в бильярд. Все это на даче, в Серебряный бор ездить перестали. Пристрастился еще отец к вождению автомобиля, так что иногда отпускал шофера, самолично проделывая маршрут «служба — дом» и обратно. Случались забавные недоразумения, когда при встрече за начальство принимали не отца, находившегося за рулем, но шофера, сидевшего рядом.
Уделялось время также интеллектуальному отдыху — чтению, театрам. Сенсацией тех лет была «Анна Каренина» во МХАТе. Отец не
— Выделяются своей игрой Хмелев и Тарасова. И где-то далеко от них отстоит Прудкин… (Бесспорно, роль Вронского не отвечала характеру таланта этого артиста.)
Посмотрев во МХАТе же инсценировку «Пиквикского клуба», отец, будучи сам высоким и длинноногим, небезуспешно подражал походке Массальского в роли Джингля.
Не видно было, чтобы специфика работы или занимаемое положение отразились на личности отца. Людей он уважал, как прежде. Однажды мы, едучи на машине, задержались у ведомственной поликлиники, куда отец с Леной пошли за какой-то справкой. Вернулись они возмущенные — старуха в регистратуре наговорила им грубостей.
Однако отец быстро отошел и стал размышлять вслух, что когда, подобно этой старухе, десятки лет сидишь на таком беспокойном месте, то превращаешься в комок нервов. В другой раз отец рассказывал о письме к нему доктора Никулина, одного из виднейших педиатров, который состоял в штате поликлиники НКВД. Письмо было ответом на жалобу сотрудника, чей сын, находившийся под наблюдением Никулина, умер. С видимым уважением к чувствам врача отец по памяти цитировал его слова: «Если отец умершего ребенка жалуется, его можно понять, но это не значит, что он прав».
Недавно ставшая доступной российскому читателю книга эмигранта-«невозвращенца» А. Бармина позволила мне несколько расширить свое представление о Жуковском-старшем, так сказать, взглянуть на него со стороны Ильинки, где помещалась КПК1 (с. 282).
В середине тридцатых годов, когда Бармин возглавлял трест «Автомотоэкспорт», по чьей-то халатности в аппарате Розенгольца до него (Бармина) не довели решение Политбюро об увеличении экспорта грузовиков в Персию. Последовал вызов в КПК. «Один из заместителей (?) Ежова, Жуковский, сурово отчитывал меня.
— Моей вины здесь нет, — пытался защищаться я. — Мне не сообщили об этом решении…
— Незнание закона не оправдывает его нарушение…
— Все равно это решение не могло быть выполнено потому, что Советско-Персидский банк не дает нам больше кредитов.
Этот ответ вызвал ярость Жуковского. Он не привык, чтобы с ним спорили. Позже я узнал, что от тех, кого он вызывал для допроса, ожидалось, что они сразу будут признавать себя виновными. «Не может быть выполнено!» — эту фразу просто нельзя было использовать применительно к решениям Политбюро».
Вдумчивая оценка ситуации, описанной Барминым, приводит к мысли, что оправдывать Жуковского не требуется. Он правильно, то есть в соответствии с «предлагаемыми обстоятельствами», вел свою роль. Поменяй — с помощью волшебной палочки — двух собеседников местами, и Бармину пришлось бы действовать в принципе точно так же, как за минуту до этого поступал его антагонист. Иначе — «развал работы» и
В случае с Барминым дальнейшее обсуждение велось под руководством Шкирятова и все доводы «обвиняемого» были выслушаны. Объявляется перерыв. Заместитель Розенгольца Логановский попытался вразумить коллегу:
— Вы ведете себя как ребенок. Почему вам, как другим, не признать свою неправоту? В этом случае вы отделаетесь предупреждением.
Коллега не внял мудрому совету и получил-таки выговор. В пастернаковские годы такие события в партийной среде уже воспринимались с довольно циничным холодком, даже юмором, а тогда Бармин переживал.
Террор
Шли исторические 37-й и 38-й годы. Это была двухлетняя Варфоломеевская ночь, массовое избиение.
Шпионы — диверсанты и вредители — бдительность. Мощный пропагандистский аппарат дурманил людей ядом взаимной подозрительности и человеконенавистничества. Статьи и рассказы в газетах. Спектакли. Поток кинофильмов со шпионами и нарушителями границ. «Граница на замке!» Это последнее и получило затем название железного занавеса.
Вдруг по шкоде, где я учился, пронесся слух: на пионерских галстуках, если посмотреть их на свет, видна фашистская свастика. Вредительство! Торопливо срываем с себя галстуки, исследуем. Пятна — имеются, свастики не видно. На металлическом зажиме для галстука изображен костер в виде трех языков пламени. Оказывается, вредители таким образом хотели нарисовать бородку Троцкого.
Вредительство, вредительство, вредительство… Удобная ширма для плохой организации производства, недостаточной квалификации, отсутствия интереса и желания работать хорошо.
Если преодолеть отвращение, то атмосферу того времени можно ощутить, полистав брошюру (тираж — 950 тыс. экз.) ведущего следователя по особо важным делам Зэковского46.
«Бдительность — это искусство», — провозглашает автор. Итак, некая вредительница «сознательно путала все рецепты, составляла такие рецепты с советским каучуком (так в тексте. — В.Ж.), которые давали огромное количество брака, а потом вредители всюду доказывали, что на советском каучуке работать невозможно».
«Вредители… брали грязную, нефильтрованную воду из канала, чтобы быстрее разрушить котельное хозяйство завода». Вредители «зажимали рабочую инициативу. До 40 тыс. рабочих рационализаторских предложений задержала эта банда шпионов и вредителей. Здесь они действовали особенно нагло: затевали бесконечную волокиту…»
«После ареста вредители рассказывали, что хотели сорвать массовое производство военного заказа путем усложнения технологического процесса. Они давали несуразно много деталей, чтобы потребовалось много нового инструмента, новых станков…»