Лучи из пепла
Шрифт:
Я терпеть не могу ее манеру разговаривать. А после сегодняшней истории она для меня вообще не существует. Впрочем, она, собственно говоря, мое начальство.
Это произошло в обеденный перерыв. Несколько девушек громко болтали; они просто-таки корчились от смеха, чуть ли не визжали.
— Кадзу-тян! Кадзу-тян! — кричала мне Киёко, но я притворился, будто не слышу. Мне не хотелось с ней разговаривать.
— Мой маленький Кадзу, что с тобой? — Девушка подошла ко мне совсем близко и встала лицом к лицу.
— Кадзу-тян, — спросила она тихонько, — хочешь
Какие дурацкие вопросы задают эти девчонки!
— Конечно, деньги всегда нужны!
— Тогда нам нужно с тобой поговорить.
В ту же секунду меня окружили все остальные девушки.
— Ну, по рукам? — наседали они на меня.
В этот момент я вспомнил, до чего мы бедны. Мы даже не можем давать сестре «бэнто» [19] , когда она уходит в школу.
— А что я должен делать? — спросил я.
19
Японский завтрак, который берут с собой в особой коробке. — Прим. ред.
— Ты ведь знаешь, в наше время без хитрости не проживешь, верно? — начала Киёко издалека.
Я промолчал, а она шепотом продолжала:
— Если хочешь, ты с легкостью можешь подработать. Тебе придется только разузнать, в каких семьях все погибли от атомной бомбы. В районе моста Аиойи и в квартале Добаси таких семей не оберешься. Здесь можно играть наверняка… А мы проверим, имели ли эти люди у нас вклады, и выдадим дубликаты их сберегательных книжек. Только выдадим не им, а себе. Контролеры ничего не заметят. Это ведь проще простого! Люди потеряли все, кроме своих сбережений, и теперь они хотят их получить, то есть на самом деле не они, а мы. Чего ты рот разинул! Мы все это уже проделывали не раз, и никто не попался… Что ты скажешь, Кадзу-тян? Не хочешь ли попытаться, маленький Кадзу?
Теперь я припомнил, что несколько дней назад краем уха слышал их болтовню:
— Скажи, какой у тебя был нынче улов?
— Жирный кусок!
— А мой улов был скудный…
— Зато ты совсем недавно отхватила изрядный куш…
— Да, верно. Хи-хи!
Прислушиваясь к их веселой болтовне, я тогда спрашивал себя, о чем, собственно, идет речь. Теперь я знал: они хвастались тем, что обирали мертвых.
Я взял себя в руки.
— Нет, это мне не подходит, — сказал я, взглянув каждой из них в отдельности прямо в лицо. Такого ответа они, как видно, не ожидали. На лицах девушек промелькнули недоумение и испуг.
А потом Киёко воскликнула:
— Ну конечно, ведь Кадзу-тян еще невинный мальчик. Вот он и боится каждого пустяка.
Девушки визгливо расхохотались, чтобы скрыть свое смущение.
— При чем тут моя невинность?
— Посмотрите, как он покраснел, наш малыш! Как он злится! Ах, какая душка!
Внезапно одна из девушек прильнула щекой к моему лицу и посмотрела на меня многообещающе. Ее глаза заблестели.
Я хотел отвести от нее взгляд. Не знаю почему. Знаю
— Я не вернусь! — крикнул я и выбежал из комнаты. Ошеломленные девушки смотрели мне вслед.
Ну, а что будет теперь? Отец и мать больны со дня атомного взрыва. Они ждут моей получки. Сестричке очень хочется получить алюминиевую коробку для завтрака. И вот все кончено. Впрочем, будь что будет, но в таких историях я участвовать не желаю…»
В первое же воскресенье в феврале 1947 года Кавамото уехал рано утром, семичасовым поездом, из Сака в Хиросиму. Так они условились с Куцухэем. Пассажирского поезда не было, так что ему пришлось сесть в товарный состав, перевозивший также пассажиров.
— Так как в вагоне не было окон, мы вынуждены были оставить открытой раздвижную дверь, — вспоминает он, — а то пришлось бы ехать в кромешной тьме. Дул ледяной ветер, и каждый из пассажиров пытался пробраться из середины вагона, где был страшный сквозняк, в переднюю часть его. Люди, стоявшие у стены, протягивали руки, чтобы за что-нибудь уцепиться. Пассажирам, оказавшимся в середине вагона, держаться было не за что. На каждом закруглении пути они валились друг на друга, наступали соседям на ноги, а потом начинали извиняться.
Несмотря на ранний час, площадь у вокзала была уже полна народу. Итиро поискал глазами чистильщика сапог, так как тот обещал его встретить. В чужой толпе на него снова напало чувство растерянности, как несколько дней назад, когда он смотрел на метель из барака в Хиро.
Но тут он вдруг заметил где-то вдалеке поднятую руку с сапожной щеткой. «Господин Растрепа» смеясь приближался к нему. Он тянул за собой маленькую Тибико. Девочка церемонно поклонилась, словно была не в драном момпэ, а в роскошном праздничном кимоно.
— Это ты, брат с Анд? — спросила она.
— Я уже успел похвастаться тем, что ты родился в Перу, — объяснил Куцухэй. — Мы гордимся, что у нас появился друг, который столько странствовал.
— Можно мне подержать твой сверток? — спросила Тибико, у которой в руках уже был кулек, свернутый из газетной бумаги.
— Да нет же, спасибо. Я сожалею, что вы в этот холод пришли меня встречать.
— Ничего, Тибико сегодня все равно уже пришлось поработать.
Подмигнув, он указал на ее кулек.
В это ледяное февральское утро при ярком солнечном свете Хиросима показалась Итиро совсем не такой, как всегда. Теперь она походила на огромный, наспех построенный ярмарочный городок. За последние двенадцать месяцев число увеселительных заведений в Хиросиме резко увеличилось; около вокзала и в центре города возникли целые кварталы баров, кабаре, публичных домов, дешевых кинотеатров и игорных притонов, над которыми развевались пестрые рекламные флажки, воздушные шары и привязные аэростаты. Самый крупный из увеселительных кварталов носил громкое название «Синтати» («Новый мир»). Карикатурный, сумасшедший новый мир!