Лучи из пепла
Шрифт:
«— Эй, ты, атом-бой!
В котельную вошел солдат. Это был Никсон. Он часто приходил к нам, бил истопников и, так как они не сопротивлялись, забавы ради бросал в них куски угля. Он был гибок, как змея, и притом неплохой боксер.
Никсон подошел ко мне, кивнув, показал на жестянку с пивом и начал что-то быстро лопотать. Я расслышал: «Beer… hot… boiler… shovel…» — и сообразил, что он хотел мне сказать: «Положи консервную банку на лопату и подогрей ее в котле». Если бы я лучше говорил по-английски, то ответил бы ему: «Я вам не лакей. А из любезности тоже не желаю
На его лице я прочел ярость и удивление.
— Молчать! — заорал он. При этом он подмигнул, словно хотел показать, что смеется надо мной. Правую руку он сжал в кулак и приложил к груди, а левой раза два-три замахнулся на меня.
Обычно я не обращал особого внимания на подобные унижения. Но на этот раз, все еще взволнованный сценой с той женщиной и солдатом, сказал себе: «Если он тронет меня хоть пальцем, я с ним рассчитаюсь».
Я схватил лопату, лежавшую возле меня. Почти в тот же момент Никсон ударил меня ногой. Он попал мне в локоть. Было так больно, что лопата выпала у меня из рук. «Дзи-и-ин!» Я чуть не потерял сознания. «Ах, черт!» Я поднял лопату и, ничего не видя, взмахнул ею в воздухе. Раз… Другой… На третий я почувствовал, что куда-то попал.
— Кадзуо-сан, вы, вы… Когда я пришел в себя, возле меня стояли несколько наших рабочих. Они крепко держали меня за руки. На руке я ощущал что-то липкое. Это была кровь. Всюду кровь… Даже на моем комбинезоне. Отвратительно. А у моих ног лежал Никсон. Очевидно, я его убил…
Я знаю: между моей стычкой с Никсоном и страшным атомным несчастьем нет прямой связи. Но в самой глубине моего сердца остался печальный след от ожога. Толстые рубцы от ожогов на лицах, руках и ногах до известной степени можно излечить с помощью хирургического вмешательства, но «келоид» в моей душе никогда не исчезнет… И каждый раз, когда я вижу чужеземца, рана снова открывается.
Так было и сейчас. Правда, Никсон не участвовал в разрушении Хиросимы. Не он убил Ясудзи и Сумико. Нет, не он. Но Никсон пользовался тем, что принадлежал к касте победителей, он унижал всех японцев, презирал нас. Этого я не мог ему простить. Пусть мое тело разрежут на куски, все равно я отомщу за гибель Хиросимы. Это чувство может понять только тот, кто сам стал жертвой атомной бомбардировки. И только его сердце может вместить такую слепую ярость, какая бушевала в моем».
«— Кадзуо-сан, беги скорей, спеши, не мешкай! — кричали мне товарищи по работе, и в их голосах слышался страх.
— Зачем мне бежать? — крикнул я. — Ведь я ни капли не жалею, что прикончил Никсона. Никсон хоть и не американец, но он чужой, он победитель.
— О'кэй, о'кэй… уходи скорее домой.
Я обернулся. Позади меня стояли оба Джонни. С радостным изумлением я заметил, что их лица не выражали злобы.
— А теперь, Кадзуо-сан, предоставь нам остальное. Мы все уладим. Если ты останешься, будет гораздо сложнее.
Конечно, удирать — это трусость! Но все были так взволнованы и встревожены. Я решил пойти домой.
Я тотчас же рассказал родителям обо всем случившемся.
— Если я действительно убил Никсона,
Когда я кончил свой рассказ, мать громко заплакала; ее слезы капали на пол. Отец был бледен. Он вперил взгляд в угол комнаты…
— Перестань плакать! — резко приказал он матери. Отец делал вид, будто он вовсе не встревожен, в действительности, однако, это было не так.
— Кадзуо, — начал он, — ты один во всем виноват, и ты за все отвечаешь… Ты сейчас же должен явиться в свою фирму, поговорить с директорами и принять решение.
Я встал. Я слышал, как у нашего дома остановилась машина. «Это они», — подумал я.
Я сразу же вышел. На улице стояли оба Джонни, переводчик и один из директоров фирмы. Военной полиции не было видно.
— Коннити-ва, — сказал Джонни номер один и подмигнул мне… Тяжелое, давящее чувство, которое я испытывал, сразу исчезло: после подмигивания Джонни его словно ветром сдуло.
Переводчик сказал, что Никсон жив. Правда, его левая щека разодрана острым краем лопаты, щеку придется зашивать. Никсон рассвирепел и все время орет: «Jap! Jap!» («Япошка! Япошка!») Явиться завтра на работу мне будет опасно. Чтобы избавить фирму от неприятностей, лучше всего вообще подать заявление об уходе. Никсона из-за его грубости очень не любят собственные товарищи. Оба Джонни отчитали его и настояли на том, чтобы он не трезвонил повсюду о случившемся. Ко всему этому директор добавил еще несколько слов: — Сегодняшний инцидент нас удивил. Но мы вас не упрекаем. Вы показали, что у нас, японцев, тоже есть чувство собственного достоинства. Благодаря стараниям двух австралийских солдат это происшествие, к счастью, не получит огласки.
Я сейчас же написал заявление об уходе. Отец с матерью очень обрадовались, услышав, что дело будет улажено, если я уволюсь. Они без конца благодарили обоих Джонни.
Так я в третий раз потерял работу».
ДЕВУШКА С ПАЛОЧКОЙ
Итиро рассказывает:
«Прежде чем девушка входила в класс, мы уже слышали, что она идет. «Тук, тук, тук», — выстукивала палка, ударясь о цементный пол домика Куонсет, в котором помещалась «Школа иностранных языков Хиросимы» и три раза в неделю проходили занятия по английскому языку для начинающих. Фудзита, бывший матрос-смертник, толкал меня в бок.
— Внимание! Идет твоя «девушка с палочкой». Итиро уже издалека слышал стук палки по камням. С притворным равнодушием он смотрел в одну точку. Он надеялся, что девушка сядет в переднем ряду и тогда целый час ее толстые косы будут у него перед глазами! Он уже не жалел о том, что Фудзита, который, как и он сам, работал монтером на электростанции в Сака, уговорил его записаться на курсы английского языка. Итиро уступил настояниям товарища только потому, что ему очень хотелось заполнить чем-нибудь свой досуг и забыть об исчезновении друзей из «Замка подсолнечника». Но, войдя в первый раз в помещение школы и увидев крест над входом, он чуть было не повернул обратно. Неужели он добровольно полезет в сети, расставленные христианами? Ведь именно христиане в солдатской форме сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.