Лучник
Шрифт:
— А ты, в самом деле, думаешь, что поставить полностью непроницаемый купол сложнее, чем запихнуть чью-то душу в старый ножик? — усмехнулся собеседник.
«Что?..»
Гайр вдруг запоздало сообразил, что, действительно, не ощущает себя бесплотным призраком. И, скорее, просто не в состоянии разглядеть окружающую его реальность, поскольку у его нового вместилища отсутствуют глаза. Изумление было столь сильным, что он на миг забыл даже об опасности, нависшими над его родными.
А потом вспомнил артефакт, который показывал ему маг ещё в камере — и задумался уже всерьёз.
«Насколько
Он испуганно осёкся, осознав, что только что сам проговорился, и уже предчувствуя, как вопьётся в висок визжащая игла, предупреждая о том, что скоро с кем-то из его близких случится неприятность.
— Покойника на поводок не привяжешь, — усмешка стала чуть сильнее. — Привязывать не к чему, с душой это не работает.
До Гайра медленно доходило, что произошло.
И так же медленно его затапливало глубокое, сродни опьянению, облегчение.
Теперь он действительно был свободен. А главное, теперь он мог, наконец-то, рассказать о том, к чему толкали его почти год неизвестные заговорщики.
«Благодарю тебя, господин маг», — искренне подумал он, изо всех сил стараясь сделать свои мысли не слишком навязчивыми. — «И за то, что спас моих детей, и… за избавление от виселицы тоже. Извини, что был груб».
— Главное, второй раз не стремись на ней оказаться, вдруг получится, — рассмеялся в ответ маг.
«Вряд ли это возможно в моём положении», — невесело откликнулся Гайр.
А потом, задумавшись на миг, принялся вспоминать всё, что знал о своих неведомых врагах, стараясь сделать воспоминания как можно более адресными.
***
Когда впервые начались эти… «сны», он не помнил. Первые дни после катастрофы на имянаречении Таилира для всей семьи были слишком тяжёлыми и суматошными, чтобы он мог задумываться над чем-то, не относящемся к реальному миру. Таилир (уже не Таилир, нет — Ниари, «Утративший Путь», позорное имя-клеймо Лишённого Судьбы) — брат жены был абсолютно разбит, и Гайру приходилось не только выполнять свои обычные обязанности, но и пытаться хоть как-то поддерживать утратившего всякую волю к жизни друга.
Ему и самому, впрочем, было нелегко. Мальчишку учил куда больше он, нежели тесть или Наставник, у которого и кроме Таилира было десяток учеников из разных Башен. И его провал на воинском испытании ударил по Гайру очень болезненно — не по авторитету, нет, хотя и его имени досталось грязных сплетен. По гордости. За себя, радовавшегося воинскими успехам шурина, как успехам младшего брата. За мальчишку, которого он искренне считал (и продолжал считать до сих пор, несмотря на случившееся) лучшим своим учеником. За их общие надежды на будущее, которое так неожиданно и страшно полетело под откос. Теперь Ниари должен был уходить из отчего дома, чтобы искать новый Путь — и найдёт ли, кто знает?
Или — остаться в крепости, на правах всеми жалеемого «убогого», презираемого и почти бесправного. Он не знал, что хуже.
А потом пошли слухи о проклятии.
Третий Страж отказался.
А потом слухи о проклятии перестали быть слухами. И сны стали повторяться всё чаще.
Тогда он ещё не осознавал, что лишь часть из приходящих в его голову мыслей принадлежит ему.
А кошмары, в которых неизвестные голоса нашёптывали ему страшные вещи, обещали место старшего наследника, титул, пост Третьего Стража империи, завлекали и угрожали — эти кошмары стали приходить всё чаще.
Потом погибла Карилли. И тогда он поверил, что проклятье, о котором твердили все вокруг, действительно существует.
А голоса, словно смерть жены подстегнула подступающее безумие, стали ещё громче. Шёпот превратился в настойчивый, яростный приказ: «убей-убей-убей-убей»… Убей проклятого, иначе увидишь, что будет. Убей Утратившего Путь, спаси свою семью! Убей. Убей.
И, что страшнее, эти угрозы стали сбываться.
В ночь после похорон он впервые был близок к тому, чтобы подчиниться этим голосам.
***
«Не понимаю, как я мог не понять ещё тогда, что происходит», — с трудом прерывая поток воспоминаний, подумал он, обращаясь к магу. Вспоминать ночь, когда он чуть было не убил Ниари, было слишком тяжело. — «Возможно, это тоже работа этого… поводка. Я был уверен, что все эти мысли принадлежат мне. Тогда они и впрямь больше всего походили на взбунтовавшийся внутренний голос…»
— Не позволить понять — одна из основных задач контрольной магии.
Ответ был почти автоматический: маг, слушая эту «исповедь», видимо, делал какие-то выводы, строя дальнейший план.
«Да, я тоже понял это. Позже. Постепенно эти голоса стали… обретать плоть, что ли? Становиться отчётливо чужими, принадлежащими кому-то — не мне. Я всё лучше отличал их от своих собственных мыслей. Тогда же я понял, что не могу никому рассказать о них. Они не способны были читать мои мысли. Я мог сколько угодно вынашивать планы борьбы, мог отвечать им, угрожать в ответ, задавать вопросы — они не слышали. Но стоило мне заговорить вслух, или попытаться что-нибудь написать, или решиться использовать один из шифров или артефактов, которые существовали как раз на случай навешивания поводка… В тот же миг мне в голову словно втыкалась раскалённая игла. Чем ближе к раскрытию тайны я был — тем сильнее становилась боль. А главное — после второго приступа я понял, что сразу после моих слов с кем-то из моих близких случается беда. Словно проклятье, в котором обвиняли Ниари, на самом деле было завязано на мне».