Лучник
Шрифт:
А Гайр толкает его в спину — сильно, так, что обрывается дыхание. Он неловко делает несколько шагов вперёд, пытаясь сохранить равновесие. На третьем или четвёртом под ноги попадается корень, и он с шумом растягивается на земле.
Встать на ноги, когда руки стянуты за спиной, чудовищно трудно. Ему удаётся перевернуться на бок. Потом — подняться на колени. Потом…
Потом под лопатку упирается меч, и он замирает, задыхаясь от невыносимо острого предчувствия смерти.
— Гайр,
В ответ муж сестры захлёбывается коротким, плачущим смехом. Осекается, дышит тяжело, прерывисто:
— Смерть не видит лишённых судьбы, поэтому забирает тех, кто идёт с ними рядом. Кто следующая мишень, Ниари? Я больше не могу смотреть и ждать, когда судьба перестанет промахиваться по моим детям. Я укажу ей верную цель. Можешь проклясть меня. Мне всё равно.
Ниари зажмуривается, оглушённый на миг болью и отчаянием, звенящих в голосе друга. И до крови закусывает уже изодранную до живого мяса губу, чувствуя, что ответить на это обвинение — не сможет. Не посмеет.
Он всё ещё жив. Как бы не распалял себя Гайр, ему, знает Ниари, непросто решиться на убийство человека, который долгие годы был ему вместо младшего брата.
— Лучше бы ты ушёл, — тяжело, словно что-то сжимает ему горло, говорит сзади муж его погибшей сестры. — Видят боги, я не хочу этого делать. Не хочу, слышишь? Ты не оставил мне выхода.
Ниари чувствует, как саднящий глаза песок, наконец, прорывает плотину, и вниз по щекам соскальзывают злые горячие капли.
«Ты сам не захотел его искать», — хочет выкрикнуть он. В груди болит так, что даже страх отступает, склоняет голову перед горькой тоской человека, которого предал друг.
Он молчит. Где-то в глубине души он знает, что Гайр прав.
— Дай мне хотя бы смерть в поединке… — не отводя взгляда от мелких, болезненно-острых в тусклом свете фонаря листьев под своими ногами, через силу просит он.
В ответ — глухой задушенный стон. И, почти с отчаянием:
— У тебя нет меча. И Кодекс запрещает сходиться в поединке насмерть с не имеющими воинского посвящения.
А потом, после короткой паузы.
— Можешь встать.
Ниари молчит. Для воина есть разница, умереть в бою или связанным. Стоя или на коленях.
…Он — не воин.
И он не хочет облегчать своему убийце его задачу. Понимает, почему тот поступает так. Признаёт, что тот по-своему прав.
Но простить — не может.
— Как
Голос Гайра напоминает шорох сухих листьев. Ему тоже больно — Ниари вдруг понимает это так отчётливо, словно на миг сам превращается в своего зятя, стоящего над своим почти-младшим-братом, готовясь оборвать его жизнь за преступление, в котором нет его вины.
Если бы ему не было так горько и муторно от ощущения того, что его предали, он бы, возможно, пожалел его.
Ощущение упирающейся в спину стали исчезает. Он слышит звук рассекаемого мечом воздуха — и замирает, зажмурившись и до крови стиснув зубы.
Проходит миг. Другой. Третий.
Удара нет.
Ниари медленно открывает глаза. И через силу, с затаённой надеждой, поворачивает голову.
Гайр стоит, занеся меч, и глядит на него с таким отчаянием, что у него перехватывает горло.
— Гайр?.. — беспомощно выдыхает он, вдруг задыхаясь от острой, мучительно-нежной жалости пополам с облегчением.
Тот обречённо опускает руку.
— Я не могу, — со стоном признаётся он. Зажмуривается, стискивая зубы: знакомое, родное — своё — движение. Именно у него он, ревнивый шестилетка, подсмотрел когда-то эту смешную гримасу, которая почему-то так очаровывала его сестру. Именно ему невольно подражал в прилежании и воинских забавах, борясь за внимание сестры, которую этот чужак собирался украсть.
Именно этому человеку почти десять лет он доверял тайны, которых не знали даже родители, даже сестра.
Ниари сглатывает.
И просит тихо, мягко, как разговаривал порой с напуганными детьми и утратившими от горя разум взрослыми:
— Гайр, развяжи меня, пожалуйста. Пойдём домой. Мама будет волноваться.
Его зять дёргается, словно от удара.
А потом вдруг заходится в хриплом, задыхающемся, лающем смехе. Который миг спустя переходит в рыдания.
Короткий взмах мечом. Ниари успевает заметить его и задохнуться в предчувствии боли. Но сталь всего лишь рассекает верёвку на его запястьях. Ещё не веря в себе, он неловко поднимается, растирая затёкшие руки. А Гайр, одним движением вбросив клинок в ножны, трясущимися руками выдёргивает из-за пазухи небольшую флягу и швыряет ему.
— Пей! — почти с ненавистью приказывает он.
Ниари непонимающе смотрит на него. В глазах у Гайра — невыносимая боль, которую можно увидеть лишь в глазах умирающих.