Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Макдональд Йен

Пока я нахожусь в замешательстве, звонит мобильный телефон. Это Рейчел Мазар.

— Мне нужно, чтобы вы объяснили ваши отношения с моим мужем, Эламом Мазаром, — говорит она. Судя по голосу, она образованна, проскальзывает искорененный региональный акцент, что говорит об окончании пристойного колледжа.

— Мои отношения? — переспрашиваю я.

— Ваш электронный адрес был забит у него в телефоне, — холодно объясняет миссис Мазар.

Может, Элам умер? Ее слова звучат так, словно все кончено.

— С вашим мужем я не знакома. Просто он покупал

кукол.

— Что покупал? — переспрашивает теперь она.

— Кукол, — повторяю я.

— Кукол?

— Да.

— То есть… эротических кукол?

— Нет. Младенцев. Кукол ручной работы.

Она явно ничего не понимает, отчего в моем мозгу роится множество странных мыслей. У кукол нет отверстий. Фетиш? Я называю ей свой сайт, и она находит его.

— Он делал спецзаказы, — говорю я.

— Но они стоят пару тысяч долларов! — удивляется Рейчел.

Недельная зарплата для кого–то вроде Элама Мазара, полагаю. Несмотря на то что он работает где–нибудь в химчистке, мне он представляется профессионалом.

— Я думала, этих кукол он дарил вам, — признаюсь я. — Полагала, что вы потеряли ребенка. Порой те, у кого случилось такое несчастье, делают у меня заказы.

— У нас детей нет, — сообщает она. — Мы их никогда не хотели. — В навалившейся тишине я слышу, насколько она ошеломлена. — Боже мой!..

Ритуалы сатанистов? Что–то странное и оскорбительное?

— Та женщина сказала мне, будто он ей говорил, что потерял ребенка.

Не знаю, что тут скажешь, поэтому просто жду.

— Мой муж… а в ближайшем будущем бывший муж, — продолжает она, — явно заводил романы на стороне. Одна из его женщин связалась со мной и рассказала, что он говорил, будто у нас был ребенок, который умер, и теперь мы женаты только номинально.

Я колеблюсь. Не знаю, имею ли я законное право рассказывать о делах с ее мужем. С другой стороны, я получала письма, подписанные именами и мужа, и жены.

— Он купил три куклы, — говорю я.

— Три?

— Не сразу. Примерно по одной в год. Те, кто хочет сделать спецзаказ, прилагают фотографию. Он присылал всегда один и тот же снимок.

— О! — восклицает она. — Узнаю Элама. Он очень консервативный. На протяжении пятнадцати лет он пользуется одним и тем же шампунем.

— Мне это показалось странным, — замечаю я. Не могу удержаться, чтобы не спросить: — Как вы думаете, что он с ними делал?

— Полагаю, с их помощью извращенец добивался сочувствия у женщин, — сквозь зубы процедила она. — Думаю, он расчувствовался по отношению к куклам. Может, даже сам наполовину уверовал в то, что у него действительно была дочь. Или в моей вине в том, что у нас не было ребенка. Мы никогда не хотели детей. Никогда.

— Наверное, многие мои клиенты предпочитают скорее лелеять мечту о ребенке, чем на самом деле его родить, — рассуждаю я.

— Не сомневаюсь в этом, — соглашается Рейчел. — Благодарю за уделенное мне время. Извините, что потревожила.

Так странно — и вместе с тем настолько банально. Пытаюсь представить себе, как он показывает куклу какой–то женщине и рассказывает

ей, что именно таким было его умершее дитя. Как это могло работать?

У меня начинают заказывать фаллоимитаторы. Я получаю два заказа на кукол, плачу за кредит и кое–как справляюсь с налогом на имущество. Теперь мне не придется жить в машине.

Как–то вечером, когда я работаю в саду, Эбби и Гудзон лают у задних ворот.

Я встаю с коленей, тело ломит, но я бреду в дом, захожу в спальню, где хватаю с прикроватного столика свою девятимиллиметровку. Он не заряжен, сейчас мне это кажется ужасно глупым. Пытаюсь сообразить, нужно ли мне его заряжать. Руки дрожат. Несомненно, просто пришел кто–то, кому охота получить еду и подключиться к розетке, чтобы зарядить аккумулятор. Решила, что боюсь вставлять патроны, к тому же во дворе две собаки. Пошла к задним воротам с пистолетом в руке, дуло смотрит в землю.

У дверей стоят двое похожих, как братья, черноволосых индейца с челками, по прямой линии обрезанных прямо над бровями.

— Леди, — говорит один, — можно мы работать у вас за еду?

Тут они замечают у меня в руке пистолет, и лица у них вытягиваются.

Собаки прыгают рядом.

— Я дам вам что–нибудь поесть, и вы уйдете, — предлагаю я.

— Уходить, — соглашается тот, кто начал беседу.

— Меня ограбили, — объясняю я.

— Мы вас не грабить, — заверяет он. Взгляд у него прикован к пистолету. Его товарищ делает шаг назад, смотрит на ворота, а затем на меня, словно прикидывая, стану ли я стрелять, если он побежит.

— Знаю, — киваю я. — Но кто–то пришел сюда, я накормила его, а он меня обокрал. Вы расскажете всем, чтобы никто сюда не ходил, хорошо?

— Хорошо. Мы уходить.

— Скажите людям, чтобы сюда не ходили, — повторила я. Дам им что–нибудь поесть и взять с собой. Терпеть не могу все это. Вот двое молодых мужчин в чужой стране, которые голодны и ищут работу. Запросто может статься так, что я буду спать в машине. Стану бездомной. И захочу, чтобы кто–нибудь пожалел меня.

Я просто боюсь.

— Гудзон! Эбби! — сурово прикрикиваю я на собак, и оба мужчины вздрагивают. — Домой!

Собаки плетутся за мной и не понимают, что они сделали не так.

— Если хотите есть, я вам что–нибудь дам, — снова говорю я. — Расскажите всем, чтобы не приходили сюда.

Похоже, они не понимают меня, медленно пятятся, затем разворачиваются и быстро выходят за ворота, закрывая их за собой.

Я опускаюсь прямо на землю там, где стояла, колени дрожат.

Ранний вечер, в синих небесах висит луна. Через забор мне видны кусты и пустыня — беспощадная земля, в которую, наподобие окаменелых хребтов апокалипсических зверей, врываются горы. Ландшафт вполне подходящий для сумасшедших банд мутантов, рассекающих по окрестностям на убогих машинах. Этнических пережитков Америки с размалеванными физиономиями, заплетенными в косы волосами, украшениями из блестящих СD-дисков и зажигалок, добытых из руин цивилизации. Пустыня по–байроновски чрезмерна в своих крайностях.