Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
Симон замер, не донеся до рта наколотый на острие ножа кровавый кусок колбасы.
— Ты вправду в это веришь?
— Конечно верю! Что говорил Наполеон? Для такого, как я, смерть миллионов ничего не значит. Загнать в угол Николя–Крысу невозможно. Он следует за звездой предназначения.
Женщина заглянула Массимо в глаза. Массимо был из ее информантов. Она не раз слышала от него ложь и привыкла к ней. Но она знала: ни один информант не лжет постоянно.
— Значит, сегодня он в Турине, — заключила
Массимо промолчал.
Она перевела взгляд на меня. Я молча погладил подбородок, намекая на то, что я кое–что знаю.
— Послушайте, мистер шпион, — вежливо обратилась она ко мне. — Вы, американцы, народ простой и честный, искусный в прослушке телефонов… Вас ничуть не заденет, если Николя Саркози обнаружится плывущим лицом вниз по реке По. Чем дразнить меня, как Массимо, почему бы не сказать попросту: где Саркози? Я хочу знать.
Я отлично знал, где должен быть президент Николя Саркози. Ему полагалось сейчас находиться в Елисейском дворце и заниматься масштабными реформами.
Симон не выдержал.
— Вам же самим нужно, чтобы мы узнали, где Крыса, верно? — Он продемонстрировал мне набор зубов, окованных швейцарским золотом. — Так скажите! Избавьте международный суд от лишних хлопот.
Я не был знаком с Николя Саркози. Дважды встречался с ним, когда он занимал пост министра по коммуникациям, — тогда он доказал, что хорошо разбирается в Интернете. Однако как журналист я вполне мог угадать, где спрятался бы Николя Саркози, не будь он президентом в Елисейском дворце.
— Шерше ля фам, — сказал я.
Симон со Светланой задумчиво переглянулись. Они хорошо знали друг друга, обстоятельства были им известны, так что сговариваться вслух этой паре не пришлось. Симон подозвал официанта, Светлана бросила на стол блестящую монету. Они сложили нарды, отодвинули от стола кожаные стулья. И молча покинули кафе.
Массимо поднялся и пересел на место, оставленное Светланой, чтобы наблюдать за двойной дверью на улицу. Потом прикарманил забытую женщиной пачку турецких сигарет.
Я разглядывал оставленную на столе монету. Большая, круглая, отчеканена из чистого серебра, с тонким изображением Тадж–Махала. «Пятьдесят динаров» значилось на ней латиницей, хинди, арабским и кириллическим шрифтом.
— Достала меня здешняя выпивка, — пожаловался Массимо, нетвердой рукой нахлобучив пробку на бутылку бренди. И положил пикули на кусок черного хлеба с маслом.
— Он придет сюда?
— Кто?
— Николя Саркози. Николя–Крыса, как ты его назвал.
— А, он–то, — с набитым ртом отозвался Массимо. — Думаю, в этой версии Италии Саркози уже мертв. Видит Бог, его многие пытались убить. Арабы, китайцы, Африка… он перевернул южную Францию вверх дном! За его голову заплатят столько, что можно будет купить «Оливетти» — вернее, то, что здесь осталось
Я сидел в летней куртке и дрожал.
— Почему здесь такая холодина?
— Перемена климата, — объяснил Массимо. — Не в этой Италии — в твоей. Вы в своей версии напортачили с климатом. Здесь, сразу после чернобыльской катастрофы, рванул большой французский реактор у границы с Германией… и все вцепились друг другу в глотки. Здесь НАТО и Евросоюз еще мертвее Варшавского договора.
Массимо сообщил это с гордостью. Я побарабанил пальцами по ледяной столешнице.
— Ты это не сразу выяснил, да?
— Крупные развилки всегда начинаются с восьмидесятых, — сказал Массимо. — Тогда случился большой прорыв.
— В смысле, в твоей Италии?
— Именно. До восьмидесятых физики параллельных миров не существовало… но после перехода мы научились встраивать генератор нулевой энергии в лэптопы. Свели задачу к механической системе микроэлектронного уровня.
— И получили мем–чипы на нулевой энергии? — догадался я.
Рот у него был занят хлебом с пикулями, так что он просто кивнул.
— У вас есть мем–чипы, а ты мне впаривал паршивый мемристор? Я что, по-твоему, такой чурбан?
— Ты не чурбан. — Массимо отрезал еще кусок тяжелого хлеба. — Просто ты не из той Италии. Ваш глупый мир и тебя сделал глупым, Люка. В моей Италии ты был одним из немногих, способных договориться с моим папашей. Папаша тебе доверял. Считал тебя великим писателем. Ты работал над его биографией…
— Массимо Монтальдо–старший, — сказал я.
Массимо опешил.
— Точно, он самый. — И прищурился. — Тебе не положено бы его знать.
Я догадался. Многие новости составляются из точных догадок.
— Расскажи, что ты об этом думаешь, — предложил я. Когда интервью заходит в тупик, такой вопрос часто выручает.
— Я в отчаянии, — ухмыльнулся он. — В отчаянии. Но здесь я не так отчаиваюсь, как в мире, где был избалованным, подсевшим на наркоту сыночком прославленного на весь мир ученого. Ты, пока не встретил меня — назвавшегося Массимо Монтальдо, — слышал что–нибудь про человека с таким именем?
— Нет, никогда.
— Вот именно. Ни в одной другой Италии меня нет. Никаких больше Массимо Монтальдо. Я ни разу не встречал второй версии себя — и второй версии своего отца тоже. Оно должно что–то значить. Что–то важное. Уверен, что это серьезно.
— Да, — сказал я ему, — это, конечно, серьезно.
— Мне кажется, — продолжил он, — будто я понял, что это значит. Это значит, пространство и время — не просто физика и расчеты. Человеческая личность действительно влияет на ход событий в мире. Люди и вправду могут изменить мир. И наши поступки не остаются без последствий.