Лучшее от McSweeney's, том 1
Шрифт:
Кстати, Джадд, несмотря на свои агрессорские замашки, почитается здесь чуть ли не святым. Его главный марфинский шедевр — инсталляция из сотни рифленых алюминиевых ящиков. Все они одинакового объема (размером примерно с ресторанную печь), но совершенно разные внутри и наполнены скошенными металлическими плоскостями и углами. Ящики занимают два бывших артиллерийских склада, которые Джадд открыл торцами к техасским равнинам при помощи огромных окон и снабдил жестяными крышами. Днем склады наполняются солнцем, и ящики деформируются, и изменяются, и отражают ландшафт. По ночам они растворяются в лунном свете. На расстоянии, между складами и дальними силуэтами гор Чинати, Джадд поместил пятнадцать прямоугольных ящиков, каждый около десяти футов высотой, которые еще больше привязывают участок к окружающему ландшафту. Вот любимая (карамазовская) история художника на этот счет: священник-иезуит
И горный массив Чинати сразу за пределами города тоже как будто выдернут из «Братьев Карамазовых», подкрепляя сходство «здешнего монастыря», куда стекались «богомольцы толпами… из-за тысяч верст», с Джаддом — или с духом Джадда — главным старцем (в книге его звали Зосимой), ответственным за «великую славу», постигшую эти места.
Ко времени своей кончины Джадд успел из скульптора превратиться почти в монаха. Он жил в глубоком уединении, на самом дальнем из своих высокогорных ранчо, без электричества, рядом с границей, окруженный книгами по искусству, философии, истории и местной экологии. «Моя первая и главная страсть заключается в моих отношениях с миром природы, — писал он в этот период. — В любых отношениях, в любых формах. Этой страсти подчинено мое существование… существование всего, а также пространства и времени, созданных при помощи существующих предметов».
По мере приближения к Марфе становится все очевиднее характер местного пейзажа. Есть старая ковбойская баллада о «месте, где горы взлетают в воздух», и как не упомянуть ее, когда речь заходит о миражах, которые способен производить сухой марфинский климат. Местный житель припоминает, как ему случилось увидеть «весь (соседний) город Валентина, появившийся в утреннем небе». Другой утверждает, что видел «явление мексиканской деревни во все еще светлом небе сразу после заката». Дожди идут редко, но если уж идут, то небо меняет оттенок от привычной необъятной и безмятежной синевы к лиловой черноте или темно-серому цвету, а вода внезапно низвергается с такой силой, что по улицам текут реки. Это можно наблюдать в развитии: приближающееся ненастье видно за сотню миль, словно мчащийся по прямой поезд. По ночам нередко случаются большие звездопады или метеоритные дожди — «как конфетти», говорит о них Дафна.
Иногда солнце до того ярко, что ослепляет. Я впервые заметил это, когда возвращался на машине из Балмореи, города с большим бассейном, наполненным термальными водами (а также борделями для наемных работников ранчо), в горах, в пятидесяти милях к северу от Марфы. Это привычно для Западного Техаса — гнать машину на сотню миль, всего лишь чтобы убить время, когда остальная часть страны идет в кино. Мы с Дафной повстречали в Балморее других обитателей Марфы, которые проводили день за болтовней в теньке. На обратном пути вела Дафна, а я смотрел в окно. Когда мы начали подниматься с равнины к горам Дэвиса, где двухрядная дорога обвивается вокруг каньона и немного проходит по пустыне, я заметил дерево, тамариск или что-то вроде того — первая зелень, которую я увидел с тех пор, как вынырнул из низины, — выделяющийся едва ли не с флуоресцентной яркостью на фоне бурых скал и кустарников каньона. Когда я снял солнечные очки, цвет исчез. Невооруженному взору дерево показалось бледным, выжженным и истощенным — почти прозрачным. Солнечный свет был настолько сильным, что просвечивал прямо сквозь дерево. Но когда я опять надел очки, свет отступил, и дерево возникло вновь — выделяясь, как охваченное огнем.
Помимо редких деревьев, которые встречаются преимущественно в городе, земля поросла мириадами кактусов: юкка и цилиндропунция в изобилии, а еще конская хромота (мерзкий, стелющийся сорняк, похожий на беспружинный медвежий капкан); нополито — кактус с плоскими, лишенными шипов листьями, которые продают в ящиках для фруктов рядом с автозаправками; окотилло — подводного вида растение, с волнистыми щупальцами и острыми шипами, заставляющее подумать об осьминоге, скрещенном с морским ежом; и масса можжевельника и мескитового дерева. Опунция — более мощный, менее примитивный вариант окотилло, с листьями, напоминающими ананасовые, а юкка — кустарник с колючками как у алоэ, каждая длиной два фута. Когда юкка цветет, семифутовый побег выстреливает из центра и прорывается блестящим желтым цветком, ярко, как сигнальная ракета, выделяющимся на фоне ландшафта, вне зависимости от темных очков.
Из Марфы выходят четыре дороги. Одна ведет в Валентину — коматозное местечко с почтовым отделением, в начале февраля получающим почту со всей страны, с тем чтобы перераспределить ее между жителями
Технически есть и пятая дорога, через каньон Пинто, которая выходит из Марфы на юго-запад в направлении главного ранчо Джадда и тянется вдоль границы вплоть до города с названием Руидоса (хотя слово «город» в применении к Руидосе — это преувеличение, там нет ничего, кроме дороги, и правильнее было бы вести речь о поселке). Выезжая из Марфы к Каньону Пинто, замечаешь дорожный знак с надписью: «Конец покрытия через 32 мили». Мой единственный опыт езды по этой дороге оказался довольно неприятным. Примерно через час пути, на полдороги между Марфой и Рио-Гранде, не видя встречных машин, мы решили остановиться там, где дорога пересекала высохшее русло ручья. Это было гораздо позже конца покрытия. Пейзаж напоминал океанское дно. Температура достигала девяноста с лишним градусов по Фаренгейту. Мы захватили с собой сэндвичи с авокадо, пиво «Лоун Стар» и кусок местного сыра, который называется осадеро. Мы отыскали какие-то усталого вида кусты — единственную некактусную тень в поле зрения — и решили пообедать под ними. Выйдя из машины, мы потащились на четыре сотни футов вдоль пересохшего русла (я раздумывал о внезапных ливневых паводках, свойственных этим краям). Поодаль от дороги (которая в этом месте представляла собой не более чем направление, заданное в пустоте) мы поставили свой портативный холодильник и достали из него еду. Мы принялись есть, практически не разговаривая, молчание было таким безграничным, что на корню истребляло малейшую тягу к общению.
Пикник прервался четверть часа спустя, когда мы услышали, что кто-то пытается завести нашу машину. Стартер взвыл, но мотор не заработал. С мгновение мы смотрели друг на друга, потом вскочили и понеслись по сухому руслу, боясь застрять в пути больше чем когда бы то ни было. Я добежал первым, задыхаясь, лопаясь от переизбытка адреналина, и нашел машину на том месте, где мы ее оставили. Вокруг не было ни души. Дафна бросилась назад, упаковала вещи, и мы поскорее покатили из проклятого места. Кто бы ни прогуливался по пустыне пешком, направляясь в Соединенные Штаты, он пожелал бы обзавестись машиной с техасскими номерами, ей-богу пожелал бы. Нам не оставалось ничего, кроме как подумать, что злоумышленники скрылись, когда услышали, что мы бежим назад к ручью, решили не доводить дело до открытого столкновения: даже если бы мотор завелся, машина была сориентирована по направлению к Мексике, и на дороге, с обеих сторон зажатой между острыми камнями и кактусами, вряд ли можно было развернуться.
Мы прибыли на симпозиум с юга, через Шафтер, и, вселившись в мотель «Гром-Птица», вытащили пару стульев наружу и стали наблюдать, как стоянка заполняется взятыми напрокат машинами. Поскольку среди прочих достоинств «Гром-Птицы» числился мощный аппарат по производству льда, мы заполнили холодильничек, который привезли с собой, и с полчаса посидели под навесом, на заасфальтированной площадке. Потом мы отправились осматривать город. Роб Вейнер, старый ассистент Джадда, который некогда находился при Джадде от зари до зари, а ныне по-прежнему жил в Марфе, притормозил, чтобы поздороваться. Он близко познакомился с Дафной, когда та жила в Марфе. Приехав туда впервые, я тоже подружился с ним. Его сарказм и ирония по поводу большинства марфинских причуд сочетаются с глубокими знаниями и любовью к этим местам, и если Марфа превращается в артистическое сообщество, то во многом благодаря ему. Он сказал, что мы можем оставаться в здании Фонда и после того, как закончатся выходные.
В специализированном магазине при Фонде Чинати, где продавались книги обо всех докладчиках симпозиума и о работах любимых художников Джадда, выставленных в Марфе (Клас Ольденбург, Дэн Флавин, Карл Андре, Ричард Лонг, Илья Кабаков и Джон Чемберлен), мы побеседовали с нашим первым не-марфянином. Им оказалась журналистка из «Хьюстон-Пресс», наполовину индианка, по имени Шейла. Она приехала из Хьюстона на машине и поселилась в трей-лерном парке.
— Гери — бог, — сказала она нам.
Но только не в Марфе, подумал я. Здесь бог — Джадд.