Лучшее (сборник)
Шрифт:
Скажете, мое поведение – «сексуальное домогательство с использованием служебного положения»? Отвечу: «Нет».
И это не только моя точка зрения!
Каждый среднестатистический самец думает так же. Когда он видит, что в подчиненном ему коллективе помимо X, Y и Z работает еще и Б., он не в силах смотреть на нее равнодушно. «Тому дала, этому дала…»
«А МНЕ?!» – очень жестко спросит он.
И будет прав!
…Кстати, нужно, наверное, сделать еще одно отступление по профессиональным вопросам. Читатели, которые никогда не были в клубах, где я работал, могут не понять, почему моих танцовщиц зовут такими странными именами. Связано это со спецификой клуба, со стилем программы и текстами моих монологов.
Поговорим о стиле. «Мода
Когда я только пришел работать в первый свой клуб, официантки там ходили в париках (красный, желтый, зеленый…), в фашистских касках и кожаных жилетках. Вдобавок у них были вымышленные, абстрактные имена. Меняй официанток, никто не заметит. Как их зовут на самом деле, и вовсе никого не волнует. Почему я должен помнить, как зовут мою официантку, если я не помню, как зовут мою бабу. Только сегодня с ней познакомился. Так что сама атмосфера нашептывала: живи сегодняшним днем.
И чтобы влиться в этот коллектив, стать с ним единым целым, хотя бы внешне, я выкрасил волосы. (Можно было, конечно, надеть парик. Но я подумал, на фиг это надо? Хотя сейчас понимаю, что мысль эта более прогрессивная. Снял его, и ты НИКТО. Надел – и снова ТРАХТЕНБЕРГ.)
Так вот, возвращаясь к стилю (и к стилю заведения, и к тому, что нам говорят о стиле классики). Если мы почитаем Синявского, то увидим, как он раскладывает образы на составляющие. «Что такое Чаплин? Это – усики, котелок и тросточка». «А что такое Пушкин? Это – цилиндр, трость и бакенбарды».
Исходя из его теории, чтобы чей-то образ запомнился, он должен быть прост и разложен на три пункта. И я для себя решил, что Трахтенберг – это рыжие волосы, живот и борода.
Стриптизерок я стал называть по аналогии с официантками: Гангрена, Дятел, Сыктым, Макака, Беломор. Первое, что приходило в голову при виде девочки и лепилось на нее. Как показал опыт, это самый правильный подход. Если даже кажется вначале, что имя ей не очень подходит, оно все равно очень даже подходит. И общаясь между собой, девочки уже не говорили Лена, Катя, а – Хабарик, Трихомонада, Термудатор.
Правда, они часто пытались лицемерить, как и все полупрофессионалки. Когда приходили устраиваться, то говорили, что их зовут Эммануэль, Элеонора, Кармен. Ну хорошо, Эммануэль… А теперь представьте себе реальную историю. Камера установлена в женской гримерке и передает на большой экран, расположенный в зале, все, что в гримерке происходит. Камера наезжает крупным планом на одну из Эммануэлек, а она что-то жлухтит из огромного флакона с надписью «шампунь Хербена». Публика, сдерживая рвотные рефлексы, выпадает в осадок. Конечно, самым умным понятно, что бабам запрещено приносить на работу бухло и что они поэтому переливают алкоголь то в бутыль с «Кока-колой», то в баночку из-под «Клерасила» или «Фейри». Но подумайте, разве может Эммануэль херячить «Хербену». Конечно, нет! А какая-нибудь Сиракуза – может. К тому же им не всегда хочется, чтобы публика знала их реальные имена. Многие не афишируют свою профессию и еще и поэтому придумывают себе невероятные прозвища, «чтоб красиво было». Я знаю двоих транссексуалов. Одного зовут Хельга, другого Джульетта. В жизни, до операции, они были Сережей и Алексеем. Но им всем хочется романтики, чуда. Только я-то тут при чем, если для правильно ориентированной публики они, как ни крути, просто «педерасты»?!
– Ну-ка, заканчивайте с этим! – приказываю я всем, кто приходит ко мне работать.
– Почему? – недоумевают они.
– А помните «Утиную охоту»? Где баба, знакомясь с мужиком, говорит ему: «Я буду называть вас Алик. Я всех мужчин называю Аликами».
Так же и у меня в клубе. Есть шоу-программа, у нее есть стиль: ты подчеркиваешь, что бабы, которые у тебя танцуют на сцене, не являются личностями. Они только иллюстрация для монологов, которые я, как ведущий и как единственный здравомыслящий на сцене, произношу. А танцовщицы – просто объект для комментариев. Для честных, прошу заметить,
Девочка, пришедшая ко мне на работу, начинает новый этап своей жизни. Узнает, наконец, всю правду, которую самцы думают о ней на самом деле. Честно и жестко, зато не приукрашено. Ей же кроме меня никто этого не скажет. Ведь цель самца – завалить бабу в постель, а для этого все средства хороши. Поэтому он льстит и врет, говорит комплименты и дарит цветы.
…Итак, с именами понятно? Тогда переходим к личному. К вопросу, который всех интересует. Как же может проходить сексуальная жизнь такого большого коллектива?! Там же должны быть ссоры, раздоры, борьба за первенство?
Могу сказать, ничего этого в нашей славной труппе не было! Некоторые говорят, что нельзя трахаться там, где работаешь. Дескать, тогда баба сразу начинает гнуть пальцы, показывать всем, что она здесь королева. На самом деле, не все так однозначно: я считаю, что нужно спать либо со всеми, либо ни с кем (первый вариант интересней). И делать это открыто.
Мое правило – честность, и только честность. Никаких обещаний, которые не собираешься исполнять. Я именно так себя и веду. И потому спать с ними мне легко. Они мне верят, не строят насчет меня планов. Мы просто получаем удовольствие. Схемы в отношениях нет. Кого-то приходится уговаривать долго. А кого-то нет. Помню, одну «Лахудру» я трахнул прямо во время программы. Отошел со сцены на пять минут, пока там шел танцевальный номер, зашел в туалет, нагнул девицу и, считая минуты до окончания композиции, все сделал. Вернулся вовремя.
Вообще-то надо сказать, что, работая в эротической атмосфере, к ней притираешься очень быстро. Ну, ходит голая тетка. А вот вторая пошла. Пятая, десятая. Кажется, что может надоесть уже до чертиков. Но только потом сам удивляешься тому, что этого не происходит. Ты не застрахован даже от того, что желание возникнет внезапно и спонтанно, как у подростка. Помню, однажды во время программы ко мне подошла официантка и, очень волнуясь, сообщила, что гости просят ее станцевать голой на столе. Можно ли ей это сделать: они пообещали хорошо заплатить. Я видел, что у этих ребят полно денег и им хочется приколоться. Ведь не в каждом заведении такое реализуемо. И потому разрешил.
Через минуту поднял глаза и посмотрел на ее столик. Она танцевала крайне неловко, просто не умела, видно было, как она стесняется и как хочется ей заработать деньги. Но от ее тощего тела шел такой адреналин, что я возбудился. Сутки я не мог избавиться от этой картинки в мозгах: халдейка танцевала, при этом боясь, возбуждая и возбуждаясь. Хотя сама девочка никогда не казалась мне интересной. На другой день я поймал ее в коридорчике и затянул в туалет. Она оказалась совсем не против. Я закрыл дверь на защелку, как обычно это делал, и быстренько ее трахнул. А потом эта шлындра всем рассказывала, что я ее изнасиловал. Как будто это можно сделать, когда в метре от нас за тонкой стенкой находилась толпа народа. Это не исключение. Это правило (постоянный бабский принцип выгораживания себя): «Не виноватая я. Он сам пришел!» Знаем, проходили.