Лучшее (сборник)
Шрифт:
На следующий же день в моих руках появился желтый подводный фотоаппарат. Он совершенно не мешал работать, кроме того, добавлял мне творческого азарта и привлекал дополнительное внимание окружающих. Они с удовольствием позировали мне на фоне рыб и кораллов.
Проявка и распечатка снимков заняли час, и к ужину у меня в руках уже была стопка большей частью неплохих фотографий. Народ рассматривал их, узнавая себя и места, где недавно погружались.
– Здорово!.. Смотри-смотри, а это я… Ты здесь себя видел?.. – наперебой галдели они. – Эту я возьму, а эту я… а эту
– По десять долларов, – торжественно сообщил я. – Вы же вчера отказались скинуться и взять камеру напрокат для всех. Я взял ее сам, для себя, поэтому фотографии продаю. Логично? Это называется: «Жадные платят вдвое».
Это был удачный дебют нового жанра. В дальнейшем я постоянно предлагал народу взять в аренду камеру, но большинство отказывались, а затем покупали у меня фотографии по коммерческой цене. Я специально не говорил им заранее, что снимать все равно буду, так как продавать фотографии поштучно мне было выгоднее. А чему нас учит наш же русский алфавит? Он же прямо с главного и начинается – «А» «Бы» «Вы» «Го» «Да».
* * *
– Мистер Эб, вас там какие-то французы разыскивают, – постучав и не заходя, прямо из-за двери сообщил мне портье.
– Какие французы? – я осмотрелся, решая, что на себя накинуть. – Пусть на улице подождут.
Трое парней курили на крыльце.
– Это вы меня спрашивали?
– Мы, – ответил один из них. – Вы говорите по-французски?
– Нет.
– У меня не очень хороший английский, – признался парень.
– У меня тоже, – заметил я. – Могу предложить еще только русский.
– Тогда по-английски, – согласился он. – Мы ищем хорошего дайвера-инструктора, который смог бы нам организовать глубоководное погружение.
– Какие проблемы? – спросил я. – Вон там находиться французский клуб, спросите, дело обычное.
– Мы уже были там. У них глубоководные погружения проводятся на глубине сорок метров. И не больше, – пожаловался он.
– Ну, да, это стандарт, – ответил я.
– Дело в том, что на сорока мы уже неоднократно были и теперь хотим погрузиться на сто, – гордо сказал он.
– А квалификация у вас какая и погружений сколько?
– Около сотни, и у нас по две звезды КМАС.
– Ну, тогда вы должны знать, что это опасно, – резонно заметил я.
– Мы заплатим.
– Сколько?
– По сто долларов.
– Оревуар [33] ,– вспомнил я очень подходящее французское слово.
– А сколько вы хотите?
Вообще-то, я давно и сам думал попробовать опуститься на сотню. Возможности такой пока не было, и напарника квалифицированного да свободного тоже. Инструкторы и дайвмастера всегда ведь с группами, а у любителей, как правило, опыта на такое не хватало. «Вот, вроде, и случай удачный подвернулся, – подумал я, – а с другой стороны, опасное это дело. Хрен их знает, как они там плавают. Потонут еще, отвечай потом…»
– Да ничего я не хочу, это вы хотите, – ответил я. – Думаю, что вряд ли кто вам такое здесь делать будет, да еще и за триста баксов. Риск большой, а толку никакого.
–
– За тысячу, – усмехнулся я, – и ответственность вся на вас. Я могу договориться с кораблем, все подготовить, ну, и нырнуть с вами – поконтролировать. Если чего, я тут не причем, так, за компанию нырял.
Они вдруг взяли и согласились, я даже не ожидал, и мы тут же договорились на послезавтра, так как на следующий день я был занят. Мне показалось, что это были какие-то неправильные французы – не жадные, не заносчивые… и говорящие по-английски. Хотя все дальнейшие общения с представителями этой великой нации окончательно убедили меня, что такими они и правда бывают, но только тогда, когда им действительно что-нибудь очень-очень нужно.
Слух о том, что я согласился, мигом разнесся по всему городку. Мои друзья и знакомые советовали мне «отказаться, пока не поздно», и «не делать глупостей», но за себя я был уверен, а французские мальчики были уже взрослыми.
В означенный день мы подогнали кораблик на глубокое место, вывесили за борт четыре баллона для декомпрессии (на всякий случай) и еще раз обговорили все детали предстоящего погружения. По большому счету, нам нужно было «упасть» туда, зафиксировать достижение и сразу же подниматься на поверхность. На большее все равно не хватило бы воздуха. Мы попрыгали в воду, собрались на поверхности и пошли.
Первые сорок метров пролетели без осложнений. Ближе к шестидесяти я почувствовал, что парни начинают волноваться. Я знаком поинтересовался, как у них дела, они ответили, что все нормально, и мы продолжили погружение. На отметке «семьдесят пять» один из них вдруг заметался и рванул к поверхности. Я поймал его за ласту, остановил и попытался успокоить. Быстрый подъем с такой глубины грозил бы французу большими проблемами, если не смертью. Взгляд у него был встревоженный и испуганный. Он показал мне, что неважно себя чувствует и твердо намерен всплывать. К нам присоединились остальные два участника спуска. Продолжать погружение все вместе мы не могли, беглец категорически рвался вверх, а отпустить его одного в таком состоянии было бы роковой ошибкой. Двое оставшихся тоже уже, видимо, не хотели продолжать спуск, отпустив меня сопровождать их приятеля на поверхность. Они тяжело дышали, и мне даже казалось, что я слышу учащенное биение их сердец. Времени на размышления не было, и я, опросив их мнения, дал команду на подъем. К этому моменту нас уже притопило до восьмидесяти шести метров. При всплытии проблем не было, и мы благополучно вышли на поверхность.
– Жаль, конечно, – сокрушались парни, – оставалось-то чуть-чуть.
– У меня сильно закружилась голова, – оправдывался виновник срыва, – я потерял ориентацию…
– Восемьдесят шесть – это не сто, но все-таки в два раза больше ваших прежних достижений, – констатировал я. – В следующий раз получится. Главное, что живые все остались.
– Да-да, конечно, – согласились они, – спасибо тебе большое.
Ну, я-то понятно, с чего туда полез: тысяча долларов на дороге не валяется, а они-то?.. Нет, все-таки дурной народ, эти дайверы!