Лучшее юмористическое фэнтези. Антология
Шрифт:
Кедригерн ринулся вперед, опоздав лишь на секунду. Принцесса схватила кристалл Каракодисса обеими руками и вскинула его над головой. С яростным «пимпирим», которому вторил крик ужаса Кедригерна, она изо всех сил грохнула куб о каменный пол.
Тысячи золотистых лучей плеснули во все стороны. Солнечные зайчики и пылинки слились в танцующие сверкающие спирали, а потом, со звонким хрустальным смехом задетого колокольчика, дух кристалла Каракодисса выскользнул из-под осколков и растворился в дневном свете, обретя наконец свободу.
— Принцесса! — воскликнул Кедригерн, бросаясь к ней.
Она упала в его объятия,
— Все кончено, моя дорогая, — мягко проговорил он. — Дух кристалла, очевидно, не намеревался помогать нам. Они часто зловредны, эти томящиеся в заключении духи. Я должен был догадаться. Хорошо, что мы от него избавились. Обещаю тебе, ты снова заговоришь, и очень скоро. Я не отступлюсь, пока речь твоя не потечет так же гладко, как и всегда. Но на сегодня магии достаточно, и разговоров о ней тоже. Думаю, мы заслужили отдых. Давай попросим Крапа организовать пикник. Что ты на это скажешь?
— Бибип, — ответила она.
II
Снаружи беззаботно распевали пташки. Утро выдалось солнечным, завтрак получился отменным, Принцесса выглядела очаровательной, заклинание действовало отлично.
Кедригерн расправился с третьей' горячей пышкой и смотрел на мир — с набитым желудком — совсем под другим углом. На блюде оставалась последняя сдобная булочка. Повинуясь порыву, он смел в горстку крошки со стола, высыпал их в тарелку рядом с пышкой и поднялся со словами:
— Дорогая, если ты больше не хочешь…
— Я больше не могу проглотить ни кусочка, Кедди. Бери эту пышку себе, — сказала Принцесса.
Конечно, никто бы не стал утверждать, что данная фраза достойна занесения в анналы истории, но для ушей Кедригерна она прозвучала божественной музыкой. После повторных чар и разочарований, колдовства и расколдовывания, крушения и возрождения надежд она наконец-то заговорила своим сладостным голоском — благодаря его усилиям и своевременной подмоге уэльского барда. [186]
186
Уэльским бардом часто называют Мерлина, поэта, жившего в Англии в конце V в.; здесь, по-видимому, имеется в виду другой, более известный нам Мерлин — волшебник из сказаний о короле Артуре, занимавшийся черной магией и павший ее жертвой.
— Я тоже наелся до отвала. Просто подумал, что можно бы было покормить птичек.
— Как здорово! — воскликнула Принцесса. — Отличная идея, я тоже пойду с тобой!
Птицы сновали по двору, прыгая, чирикая, клюя, вертя головками по сторонам — в общем, занимаясь своими птичьими делами. Когда первые крошки упали на землю, осторожные пернатые вспорхнули, но тут же вернулись и принялись за еду.
— Какие они прелестные, эти птахи, — умилился колдун.
— Очень. И такие умелые летуньи, — отозвалась его жена.
— Ты и сама весьма хороша, дорогая. Принцесса скромно потупилась:
— Спасибо.
Когда Кедригерн рассыпал последнюю горсть крошек, на землю со слабым, но отчетливым звяканьем опустилась новая птичка, растолкавшая остальных. Подпрыгивая, она направилась к колдуну, сложила крылышки и поклонилась. Отметив столь необычное для птицы поведение,
Птаха была размером с голубую сойку — только голубой сойкой она не являлась. Тельце ее отливало золотом, крылья — золотом и серебром, а хвост — серебром и янтарем. Глаза сверкали изумрудами; хохолок, кончики крыльев и хвостика усеивали изумруды и рубины; клювик был перламутровый, а лапки — из черненого серебра. Маленькое создание сверкало, как сундучок с сокровищами при свете факела.
— Я имею честь лицезреть магистра Кедригерна, прославленного колдуна Горы Молчаливого Грома? — осведомилась птичка высоким, тонким, но очень звонким и чистым голоском.
— Точно так, о достойная птаха. Есть ли что-то такое, что я могу сделать для тебя? — ответил Кедригерн, соревнуясь в вежливости с гостьей.
Птица несколько раз быстро щелкнула, склонила головку, подскочила ближе и сказала:
— У меня послание для магистра Кедригерна от его старого друга Афонтия, а именно: «Вступил во владение магическим кристаллом с необычными свойствами. Это не по моей части. Буду признателен за твое мнение. Загляни, если сможешь. С наилучшими пожеланиями, Афонтий».
— И все? — спросил колдун.
Птичка повернула голову на все триста шестьдесят градусов, помахала хвостом и сказала:
— Все. После чириканья я буду готова принять ваш ответ, если вы пожелаете его оставить. Пожалуйста, не торопитесь. Я — механическое устройство и могу ждать неограниченное время.
— Вежливая птаха, — заметила Принцесса.
— Афонтий всегда был щепетилен, — сказал Кедригерн.
— Кто такой этот Афонтий? Ты никогда не упоминал о нем.
— Светлая голова, очень талантливый парнишка. Фантазер, изобретатель, часовщик — гений в вопросах механики. Он работал над небезызвестным Железным Человеком из Роттингена.
— О нем я слышала, только никогда не видела.
— Боюсь, теперь он уже превратился в груду ржавчины. Но в этом Афонтий не виноват. Он выполнял внутренние работы. Тело делали местные ребята, и делали не слишком добросовестно. Афонтию лучше всего удавались маленькие вещички — ну, вроде этой птички.
— Какое изящество. — Принцесса наклонилась, чтобы поближе рассмотреть птаху, как раз когда маленький автомат чирикнул, извещая о своей готовности. — И как богато украшено! Здесь по меньшей мере семнадцать драгоценных камней.
— Афонтий сделал очень похожую штучку для византийского императора, из золота и золотой эмали. [187] Вся награда досталась парочке греческих ювелиров, но это была работа Афонтия. Дивная вещица, как я слышал. Она сидела на золоченом суку и пела о том, что прошло, проходит или предстоит. Лорды и леди Византии любили ее, но император заявил, что она не дает ему спать.
— Императорам всегда трудно угодить.
— Афонтий забрал птичку и заменил ее дюжиной механических божьих коровок. Они летали строем, кувыркались, короче, делали всякие трюки — и очень тихо. Император остался доволен.
187
При дворе византийского императора, по утверждениям хронистов, была похожая механическая игрушка. — Прим. ред.