Лучшее юмористическое фэнтези. Антология
Шрифт:
В растерянности я почесал щеку и нащупал глубокий изогнутый шрам, а также отметил, что губы стали странно жесткими и раздувшимися. Рана как-то плохо зажила, и часть кожи висела свободной складкой.
А, вот и ключ к разгадке моей личности! Шрам меня утешил. Он свидетельствовал о полной опасностей жизни. Я даже задрожал от возбуждения. Возможно, я дрался на дуэли. Мог я быть Робином Темное Дерево, [108] прославленным и неумолимым разбойником? Или я Усач Спермий, печально известный пират, который взглядом единственного глаза может лишить мужества самого отважного врага? Вероятно, я дрался на многих дуэлях и, благодаря ловкости и непревзойденному мастерству, никогда не получал даже царапины. Кроме этого, единственного случая, который я неожиданно вспомнил со всей ясностью. В результате трагического недопонимания меня вызвала на поединок таинственная, опасная и крайне чувственная женщина — очень похожая на Кэтрин Зета-Джонс из «Маски Зорро». Конечно, чувство чести не позволило мне поднять оружие против несчастной и беззащитной женщины.
108
Робин
— Никогда, — заявил я самым благородным тоном, — никогда я не подниму свой меч против несчастной беззащитной дамы!
— Негодяй! — вскричала отважная дочь дона Диего де ла Вега. — Ты прикрываешься кодексом чести, но на самом деле тебя удерживает мое прелестно нескромное декольте и прозрачно-мерцающие одежды, которые в свете раннего утра на этой сбегающей к морю лесной полянке, среди покрытых инеем призрачных березок, навевающих горькие воспоминания, под ласкающими меня сладострастными лучами солнца, едва скрывают мои безумно соблазнительные формы от твоих похотливых глаз! К бою!
Да, только благородство удержало меня от защиты, когда женщина ринулась вперед, размахивая тонкой шпагой.
Или солнце намеренно светило мне прямо в глаза?
Внезапная идея осенила меня, как Кандинского когда-то поразила запоздалая мысль. Было что-то знакомое в этой женщине, смотревшей на меня сквозь темные очки, что-то в ее осанке и впечатляющей фигуре… Может, это та самая женщина, которая оставила шрам на моей щеке? Неужели это Елена де ла Вега собственной персоной? Не мог ли я завоевать ее сердце, когда стоял неподвижно, спокойно окидывая ее ироничным взглядом серых глаз, несмотря на стекающую по левой щеке кровь?
Но это воспоминание быстро сменилось другим. Я же астронавт! Капитан Пилчард [109] Неунывающий! Да, теперь я все понял. Боже, я вел поистине напряженную жизнь! Защита Земли от всевозможных мерзавцев Вселенной подразумевает не только язвительные насмешки, шумы в вакууме и странную прическу. Я вспомнил жестоких ублюдков с Куипера и Ван Аллена, задавшего хорошую встряску нашему кораблю; жестокий кашель, подхваченный в туманности Оорт, и последовавшее за этим беспамятство; отвратительные болезни, язвы и раны; страдания от всепроникающих солнечных вихрей.
109
Капитан Пилчард — герой сериала «Стар Трек». — Прим. ред.
Но с другой стороны, как много нам довелось увидеть! Пульсары, квазары, двойные звезды, скопления газов, голубые гиганты, красные гиганты, желтые карлики, белые, или «вырождающиеся», карлики…
Я почувствовал страх. Из всех вырождающихся карликов наихудшим был Энгельбрехт. [110] Между нами возникла столь яростная вражда, что люди, стоило им подойти ближе, теряли опору и соскальзывали туда. Был и страшный толстый коротышка, задиристый межзвездный убийца, которому только и оставалось, что опустить голову и прикладывать ухо к земле, что довольно трудно для обитателя «вырождающейся» звезды с эксцентрической до смешного орбитой, отложившей на его личности заметный отпечаток. Он поклялся, что никогда не позволит светилу меньших размеров бросить тень на его жилище. Но после того как красный гигант полностью изменил избранную им систему, ему пришлось отказаться от правого уклона. Для своего первого подвига он выбрал целью привидение с Бетельгейзе с обширным спектром, которое намеревался изловить и запечатать в бутылку. Он даже успел повеселиться на одном из колец Сатурна, но недостаток кислорода пагубно сказался на его разуме, и, опьянев от непривычного звездного времени и духовного вакуума, он принялся рассказывать длиннейшие истории и хвастаться своим могуществом. В итоге его отправили изловить мифологическое существо, чучело коего затем было водворено в Зал Мудрецов Клуба фанатиков-сюрреалистов на его родной малой планете.
110
Энгельбрехт — см. рассказ «День нашей победы над Мартом» в настоящем сборнике и справку об авторах. — Прим. ред.
Но вот картина воспоминаний опять изменилась. Нет, я все перепутал. На самом деле я — Мускулистый Боец, новый Хемингуэй, спортсмен-космополит, прославленный покоритель рекордов, ветров и сердец, и за мою мужскую доблесть назначена награда, которая увеличивается с каждым успешно и блестяще покоренным дамским балконом. Я изобрел и довел до совершенства загадочно-завлекательный взгляд, интригующий и возбуждающий женщин и девушек. Я обладал вызывающе великолепной мускулатурой и крайне романтической наружностью и манерами. Леди посылали мне воздушные поцелуи, грезили моими бедрами и сдавались при малейшем натиске. Соперники рыдали навзрыд и вызывали меня на дуэли, но ничего не могли поделать. Я предпочитал пропускать ужин и срывать поцелуи. Я карабкался на деревья и швырял каштанами в барона Козимо, пока Кальвино [111] не видит. Я погружался в пучину вод и подглядывал за русалками, плавно, словно во сне проплывавшими мимо, и преследовал их, покачивая бедрами и перебирая ластами. Я гонялся за знаменитыми негодяями и время от времени «клал на лопатки» високосные годы. Ради развлечения я вызывал на соревнование хворых улиток или взбирался в горы в поисках затерянных ущелий и мифов, а также фей, застенчиво прятавшихся в листке клевера с четырьмя лепестками или отдыхавших в старых башмаках. Там, где парят кондоры, я грыз орехи, прихлебывал «карахильо» [112]
111
И тало Кальвино (1923–1985) — итальянский писатель, в числе произведений которого историческая фантазия «Барон на дереве» (1957). — Прим. ред.
112
«Карахильо» — кофе с добавлением испанского бренди. — Прим. ред.
Да, да, теперь я вспомнил, у меня еще есть сводный брат, Химен Саймон, [113] который пользовался музыкой и поэзией там, где я применял мускулы и выносливость. Его оружием были томные лютни и страстные мандолины. Путь к женским сердцам он прокладывал при помощи песен и мелодии разбитой арфы, брошенной плачущим Павшим Ангелом. Он, как неустанный ловец, упорно преследовал избранниц по миру, в надежде опутать их сетью, свитой из горячих струн своей души, поймать лассо из затейливых строф и шелковым арканом замысловатых комплиментов! Он обещал ночи страсти в Вене, Сиене, Риме, Париже, Бангкоке, Мекке… Но однажды вечером в Рио он был арестован и признан Опасным Трубадуром. Хитроумные тюремщики представили его перед процессией красавиц Копакабаны, а как только его прославленный язык высунулся изо рта достаточно далеко, отрезали его под корень, надеясь превратить парящие стансы его сингханеддов [114] в тяжеловесные куплеты ямба. Они расплавили золото на кольца, одно из которых сейчас украшает хрупкий пальчик Спящей красавицы. Но поэзия и музыка продолжали изливаться из его глаз, и тюремщикам пришлось выколоть их, лишив беднягу нот и звуков. Они бросили обездоленного страдальца на дороге, обрекая, как они полагали, на боль и страдания, но проходящий мимо энтомолог заметил, что бессмысленные на первый взгляд движения подозрительно напоминают брачный танец пчел. И тогда, обвинив в «Подражании Пчелам Без Надлежащей Необходимости», ему переломали ноги. Теперь он был лишен медоточивых слов, взглядов и движений.
113
Саймон — возможно, намек на Саймона Химена, режиссера порнофильмов. — Прим. ред.
114
Сингханедд — валлийская система стихосложения, в буквальном переводе — «гармония». — Прим. ред.
При мысли о его судорожных движениях я вздрогнул и внезапно вернулся к действительности. Злорадное торжество человека с повязкой перешло с его лица на язык.
— А, мистер Иск, — заговорил он, — мне кажется, тебе интересно узнать, что происходит. Людям, которые в начале истории неожиданно для себя оказываются в клетке, это свойственно. Что ж, ты стал жертвой дьявольски хитроумного заговора, воплощенного мной и девицей, с которой я сошелся много лет назад. Присутствующая здесь Катерина Мити-Зонс стала могущественной колдуньей, а ты по ошибке принял ее за женщину с похожей фигурой и фамилией. Ты оказался в клетке, поскольку… как бы это поделикатнее выразить… стал цыпленком, предназначенным мне на ужин в один из ближайших дней. Усач Спермий, Пилчард Неунывающий, Мускулистый Боец, Выродок Энгельбрехт и им подобные — все это выдуманные мной персонажи. Пока ты был в состоянии опьянения, я вливал эти истории тебе в уши, дабы, очнувшись, ты не вспомнил своего имени и не помешал осуществлению заклинания Перевоплощения. Да и в первые часы после пробуждения ты не осознал изменения своего облика и весело проводил время, вспоминая сны. Нельзя не признать, что идея была сверхоригинальной.
— Так я цыпленок? Не писатель и не безумец?
Я не знал, радоваться мне или плакать. Следовательно, то, что я принимал за шрам, было частью клюва, а свободно болтающаяся кожа — петушиной бородкой! В отчаянии я поскреб свой хохолок и издал совершенно немелодичный звук, совсем как Боб Дилан в туманный понедельник.
— Тьфу! У тебя одни амбиции, но нет ни опыта, ни мастерства. Твои рассказы такие же скрипучие, как колени мистера Флэя из «Горменгаста», [115] и искренние, словно улыбка королевы после воистину царственной отрыжки во время рождественской речи. Самые яркие персонажи твоих произведений безвкусны, словно старое пиво. Я — единственный достойный писатель в этих краях. Уверен, ты еще помнишь, что меня зовут Старк Антоним Занахория. Где бы я ни появился, повсюду раздаются хвалебные рукоплескания. Я мастер противоречий, сияю своей рыжей шевелюрой, внушительным состоянием и логическими парадоксами.
115
«Гормен гаст» — роман английского писателя Мсрвина Пика (1911–1968). — Прим. ред.
— Цыпленок?
Я попытался прекратить трясти головой.
— Да, Кэт наложила заклятие и поместила тебя в эту клетку. Помнишь статью в «Рондда Куотерли», которую ты написал месяц назад? Ты утверждал, что мои работы не стоят и цыплячьего помета, что скорее можно найти самородок в захудалом «Макдоналдсе», чем смысл в моих произведениях. Ты не удивлен, что в твоих «воспоминаниях» так много судов и космических кораблей? Это потому, что ты, сам того не сознавая, взял на борт мои мысли. Но гениальные идеи в голове халтурщика подобны слушателям выступления Фиделя Кастро: они начинают скучать и стараются спрятаться в толпе. А в твоем случае — всплывают на поверхность и соскальзывают с гребешка! Тебе настал конец! В твоей голове остались только собственные, безнадежно сырые идеи, так что, боюсь, пришла пора свернуть тебе шею и отправить на сковородку. Хоть твоя проза и славится неудобоваримостью, надеюсь, окорочка будут на славу.