Лучший день в году
Шрифт:
И тут секрета нет: Танька прислала! Она, змеища! Васька – идиот – позвонил ей, пригрозил и денег потребовал. И ведь надо было десять тысяч долларов с нее потребовать! Она за сотню рублей удавится, тварь, а он десять тысяч долларов с нее попытался содрать.
– Что-нибудь еще, Илюшенька? – Ладонь Жени легла ему на грудь, погладила.
Сквозь тонкую ткань футболки он почувствовал, какой горячей была ее ладонь. И биение ее сердца в каждом кончике пальцев ощутил. И всем своим измученным сознанием и неокрепшим организмом понял, насколько сильно она его желает. И это было волнительно и странно. У него уже давно, очень
А Женька…
Женька была из другого, из прежнего мира. В котором он раньше жил и даже бывал иногда счастлив.
– Жень, а вдруг я не смогу? – Он поймал ее ладонь на резинке своих спортивных штанов. – После операции. Пил столько лет. Понимаешь…
– Ш-ш-ш, молчи, – прошептала она, наклоняясь, и ее дыхание обожгло ему шею. – Я все сделаю сама, Илюша. Все сделаю сама. Я так давно хочу тебя! Я так давно об этом мечтала!
Он так и не понял – о нем она конкретно мечтала или просто о мужике, намаявшись от одиночества в пятилетнем вдовстве? Что-то шептала сдавленно и неразборчиво, раздевая его. Укладывала его, как стеклянного. Суетилась. Срывалась куда-то, для чего-то переодевалась в какие-то кружева. Целовала, ласкала, осторожно трогала, вытаскивая своим телом его из грязи, в которой он погряз, как думал, навечно.
– Ты просто… – молвил он, отдышавшись. – Ты просто сестра милосердия, Женька!
– Почему? – Она лежала рядом с закрытыми глазами, на губах ее застыла блаженная улыбка.
– Спасительница моя, – ответил Илья, снова глубоко вдохнул и выдохнул, от прежней ноющей боли не осталось и следа. – Утащила меня из больнички, спрятала, любишь вот теперь.
– Забыл сказать, что кормлю. – Ее улыбка сделалась шире.
– Да, и кормишь, – он поцеловал ее плечо, крепкое, гладкое, как атлас. – К слову, я бы съел что-нибудь.
– Выздоравливаем, Илюша?
Она повернулась, приподнялась на локте, тяжелая грудь выскользнула из кружева, и ему тут же захотелось взять в руки фотокамеру. Настроить свет и снимать ее, снимать, заставлять улыбаться, облизывать губы, запрокидывать голову, наклоняться и смотреть на него так, как она смотрит сейчас: призывно и жадно.
– Ты моя, Женя… – он схватил ее за грудь, сжал. – Ты моя!
– Спасительница? – Она тряхнула растрепавшимися кудряшками.
– И просто – моя!!
Контролируя каждое движение, чтобы боль, не дай бог, не вернулась, он подмял Женьку под себя и тяжело задышал от вернувшегося возбуждения.
– Мы с тобой, так?
– Да, да, да, Илюша, – ее глаза закатились, руки снова принялись цепляться за него.
– Ты моя теперь, так?
– Да, да, да, Илюша…
– Ты не дашь мне пропасть? Больше никогда не дашь мне пропасть?
– Никогда, никому не позволю!
– Вот это замечательно, – он зажмурился от удовольствия. – Этого мне так долго не хватало, Женька…
Через час, подремав, помывшись и поев, Илья стоял возле окна и внимательно наблюдал за тем, как Женя выгоняет свою старенькую «Мазду» за дощатые ворота ее деревенского домика. Она умело лавировала между кустарником и старыми корнями громадного дуба, раскинувшего крону над половиной
Илья тревожно глянул на часы. Женя сказала, что обернется за полтора часа максимум. Прошло два часа и десять минут, ее все не было. Он улегся на кровать. Закрыл глаза и попытался задремать, чтобы время пошло быстрее.
Она ведь могла заехать в магазин, так? Так! Могло у них во дворе быть много народу? Могло! И возле его двери мог кто-то толкаться. А дверь опломбирована, так просто не войдешь. Надо осторожничать. Вот Женя и задерживается.
Он задремал и пропустил ее возвращение. Очнулся, когда что-то ледяное коснулось его щеки. Сердце тут же замерло и заметалось сумасшедшим стуком.
– А-а-а! – громко закричал он, хватая то, что разбудило его.
Открыл глаза, тут же увидел склонившуюся над ним с тревожной улыбкой Женю.
– Ты чего, Илюша?! Плохо тебе? – Ее ледяная рука, так его напугавшая, легла ему на лоб.
– Нет, все нормально, – он отдышался, присел, подсунув себе под спину подушку. – Нашла?
– Ага. – Ее рука нырнула в вырез черной трикотажной кофточки, порылась в лифчике. Вытащила крохотный пластиковый квадратик. – Оно?
– Да! – Он выхватил, сжал в руке. – Молодец, Женька!
– А что это, Илюша? – Женя встала с края старого диванчика, на котором он задремал.
– Это компромат на одного человека, – произнес Илюша. – И не просто компромат, а бомба!
– Да?
Она скинула босоножки, кофточку, стянула через ноги вниз тесную юбку, оставшись в одном белье, снова полезла на диванчик, тесня Илью к стенке.
– И кого же это способно взорвать, милый?
– Взорвать-то? – Илья, прищурившись, рассматривал флэшку от своей фотокамеры, которую давно пропил. – Много кого, Жень. Может и погон лишить, и репутации, может на нары отправить. Ваське вот, к примеру, это жизни стоило. А сестрицу мою, суку… Ладно, обсудим позже!
– Слышишь, Илюша, – Женя завела его руку себе за спину, заставив расстегнуть лифчик. – А почему Ваське это стоило жизни? Из-за этого квадратика?
– Из-за него, Жень, из-за него, – Илья дотянулся до подоконника, положил флэшку рядом с цветочным горшком, тут же пристроил руки на оголенной Женькиной груди. – Искали ее в моем доме, Женя. Очень искали. Хава сказал, что все вверх дном там перевернули. Даже стену за батареей разворотили. А то, что эта ерунда скотчем к разбитому плафону приклеена, никому и в голову не пришло. Просто над головой у них болталась эта бомбочка, а им и невдомек.