Лучший из худших
Шрифт:
Бежать за мной Санников категорически отказывается, он вообще в данную секунду больше напоминает пресловутый баобаб, чем нормального человека.
И что прикажете делать?
Откуда-то приходит второе дыхание, я взваливаю тушу ефрейтора себе на спину и во весь дух бегу прочь, не разбирая места — я ведь абсолютно не ориентируюсь в этих краях, сейчас уткнусь в какой-нибудь тупик и амба.
Позади топает дюжий городовой, приказывая остановиться. На моё счастье огонь из автомата не открывает — не принято, видать, вот так
Под тяжестью тела Санникова, меня пригибает к земле, ноги наливаются свинцом и деревенеют. Но я крепко сжимаю зубы и бегу, даже не надеясь ни на что.
Спасение приходит в виде автобуса, которые собирается отъезжать от остановки. Заставляю себя набрать темп и успеваю заскочить в него прямо перед тем, как дверцы захлопываются и «бусик» отъезжает.
Причём, судя по тому, что транспорт лишь набирает ход, водителю доставляет удовольствие позлить бегущего следом городового. Я даже представляю как тот матерится и ругается на ходу.
Злорадно усмехаюсь собственным мыслям, а на следующей остановке почти вываливаюсь вместе с Санниковым на тротуар. Пусть здешние менты гоняются за автобусом, если это им так нужно. Наверняка ведь они запомнили номер, сообщили по рации кому нужно.
Значит, нам не сюда дорога.
Вижу подъезд многоквартирного дома, двери как раз любезно открылись, выпуская из него мамочку с коляской.
Улыбаюсь женщине.
– Товарищу внезапно стало худо. Он здесь живёт, — и затаскиваю его внутрь.
Дом высоченный, почти небоскрёб, вряд ли тут знают хотя бы соседей по лестничной площадке, так что поднимать панику гражданочка не будет.
Усаживаю Санникова под лестничной площадкой, сам опускаюсь на корточки рядом и еле перевожу дух.
Ефрейтор с трудом разлипает глаза.
– Ланской?
– Я, господин ефрейтор.
– Ты, сука, знаешь что сделал? — Слово «сука» не звучит в его устах обидным, оно используется, чтобы передать обуревающие чувства.
– Не могу знать.
– Ты, сука, нас из большой задницы только что вытащил. Я, бл…, когда понял, что ты меня на хребте тащишь, чуть не ох…л. Я тебе такого, сука, век не забуду! У меня, бл… просто нет слов!
– Ну и хорошо, господин ефрейтор, — улыбаюсь я. — Вам бы лучше помолчать.
Он кивает. На его разбитых губах появляется улыбка.
Он такая заразительная, что пусть мне больно, но и я улыбаюсь в ответ.
– А хороший увал получился! — мечтательно произносит он.
– Просто зашибись, — соглашаюсь я.
– Ты видел, как тебя официантка в «Камуфляже» глазками еб…ла?
– Ага.
– Думаю, раз в бордель не попали, тебе стоит сегодня заглянуть к ней.
– А как же вы, господин ефрейтор?
– У меня тут один приятель живёт. К нему поеду. И тебе его адресок дам. Если с той бабой из «Камуфляжа» обломится, туда приезжай.
– А если не обломится? — интересуюсь
– Если не обломится, то чтобы завтра с утра был на автовокзале. Наш автобус в семь пятнадцать отходит. Как раз успеем.
Глава 15
– Фёдор Иванович — это вас, — голос служанки оторвал полковника Булатова, командира батальона особого назначения, от партии в преферанс. — Подойдите, пожалуйста, к телефону — что-то срочное, насчёт службы.
Булатов с тоской бросил взгляд на стол и зажатые в руке карты. Намечалась интересная комбинация, можно было наконец-то щёлкнуть по носу старого армейского друга, досрочно вышедшего в отставку по ранению. Каждое воскресенье тот приходил к полковнику в гости слегка «вмазаться» (к неодобрению супруг обоих военных) и раскинуть картишки. Редкая партия заканчивалась его проигрышем. Армейский приятель дулся в карты не хуже шулера.
На этой неделе жены — тоже, кстати, большие подруги, уехали на курорт, поправлять здоровье, так что мужчины могли себе позволить слегка пошалить. Разумеется, в рамках приличий.
И только-только полковнику стало везти, как вдруг зазвонил телефон, а звонок со службы, тем более воскресным вечером, не предвещал ничего хорошего.
– Прости, Николя, кажется на сегодня я пас, — с тоской произнёс Булатов.
– Понимаю, Федя. И даже где-то сочувствую, — кивнул гость.
Когда-то он тоже носил погоны полковника, лишь тяжёлое ранение заставило покинуть службу, правда, с разрешением надевать по особым случаям мундир со всеми орденами и регалиями.
Связисты предлагали Булатову установить телефоны в каждой комнате его особняка, однако полковник слыл техническим ретроградом и велел ограничиться только его кабинетом.
– Полковник Булатов у аппарата. С кем имею честь? — произнёс он в трубку.
– Здравия желаю, господин полковник. Ротмистр Никольский. Приношу извинения, что потревожил вас в столь поздний час.
Услышав голос жандарма, полковник поморщился. Подобно многим военным, он откровенно недолюбливал голубые мундиры.
Но реноме требовалось соблюдать.
– Ничего страшного, ротмистр. Догадываюсь, что вы звоните не просто так, а по службе.
– Так точно, господин полковник. Если бы не насущие дела, я бы ни в коем разе не стал беспокоить вас.
– Ближе к делу, — нетерпеливо проговорил Булатов.
– Боюсь, это не телефонный разговор.
– Я вас не понимаю, господин ротмистр…
– Я звоню вам с радиотелефона моего автомобиля. Минут через пять он будет у ваших ворот. Если вы не будете возражать, я нанесу вам деловой визит. Постараюсь сильно вас не задерживать, — вроде бы ротмистр старательно подбирал фразы и говорил с вежливой интонацией, но полковник не сомневался, всё это напускное. Ни о каком уважении со стороны жандармского корпуса к нему, старому вояке, речи даже не идёт.