Лукавый ангел
Шрифт:
— И учтите, я не собираюсь участвовать в ваших детских шалостях. Сами будете наряжать свою идиотскую елку — фантиками от жвачки…
— Почему вы злитесь, Даг?
— Что-о?
— Вы на меня злитесь, я спрашиваю — почему? Что во мне такого ужасного?
— Ужасного — ничего. Плохо то, что вы непредсказуемы и строптивы.
— С чего вы взяли?
— Вы вчера обещали, что не выйдете из дома, а сами ушли в лес. Согласен, я сплоховал, проспал, но…
— Неправда.
— Что — неправда?
— Я не обещала, что не выйду. Я сказала — не выйду, не сказав вам.
— Какая
— Большая. Я хотела вам сказать, но вы… спали. Поэтому я оставила вам записку.
— Какую еще записку?
— На кухонном столе, под салфеткой. Вместе с завтраком.
Даг едва не упустил елку. Она ему завтрак приготовила?!
Потрясенный этим обстоятельством, остаток пути он проделал молча, а потом — хоть и заявил уже в доме, что больше не имеет к елкам и упрямым бабам никакого отношения, — совершенно неожиданно для себя отправился в сарай, искать подходящее ведро для установки деревца. Принеся его, уже вместе с песком и снегом, Даг сбежал в кухню, где очень осторожно заглянул под салфетку, словно боясь обнаружить там скорпиона.
На блюдце лежали сандвичи с яйцом и сыром, у чистой чашки обнаружилось ослепительно-белое дно, сахарница была насыпана доверху, в чистой масленке лежал не обветренный прогорклый ком, а свежий желтоватый брусок масла.
Он сварил себе кофе и сел за стол. Почему-то его все время тянуло подсмотреть, что она там делает с елкой.
В раскрытую дверь и через коридор было видно только саму елку, которая медленно оттаивала в ведре возле камина. Резкий свежий аромат донесся до Дага, и он непроизвольно вздохнул, вспомнив детство. Устанавливали елку они всегда с отцом и с Гарри, а младшие девчонки наряжали, ну а мама и Сью отвечали за праздничный стол…
Даг сердито тряхнул головой.
— Эй! Кофе хотите?
Она не ответила, но он все равно налил кружку, поколебавшись, всыпал туда одну ложку сахара — девчонки вечно блюдут талию — и осторожно двинулся в гостиную.
Она сидела на ковре, скрестив ноги по-турецки, и вокруг нее уже высилась гора невесомых бумажных игрушек, снежинок и ангелов, гирлянд и цепей, фонариков и флажков. Где-то она откопала цветной картон — ну правильно, у хозяев фермы были маленькие дети — и фольгу, так что выходило здорово.
Пальцы у нее были длинные, ловкие, ножницы так и порхали, и Даг неожиданно почувствовал зависть и восхищение — как раньше, при виде того, как ловко его сестра Дженна набрасывает на листе ватмана портрет мамы, стоящей у плиты…
Потом она вдруг по-детски шмыгнула носом, и он спохватился, что так и не развел огонь в камине. Торопливо вышел, принес целую охапку в гостиную и еще одну — для комнаты Элис. Тяга в камине была хорошая, и вскоре комнату наполнило сухое тепло, а аромат елки распространился по всему дому. Элис бросила на него быстрый взгляд и произнесла:
— Спасибо.
— Не за что. У вас здорово получается.
— Еще одно спасибо.
— Растоплю камин у вас в комнате?
— Если вас не затруднит.
— Только не умничайте, ладно?
— Ладно. Растопите. И пожарче. Не хочу спать и вторую ночь в джинсах и свитере.
Видение разметавшейся
Крукстон, штат Миннесота
Идиллия продолжалась недолго, всего лишь до следующего утра. Вечер выглядел совершенно патриархально, с елочкой и запахом шоколада — Элис Джексон нашла банку какао. Даг Брауни сидел возле камина, иногда вставал и выходил на улицу за дровами. В результате дом они протопили так, что в последний выход Дага на улицу вместе с ним из двери вырвались гигантские клубы горячего воздуха, а вода в трубах загудела.
Разговаривали они мало, точнее не разговаривали совсем. Элис Джексон пригорюнившись сидела возле елочки, Даг интенсивно обдумывал одну мысль.
Пока он разжигал камин в комнате Элис, у него было время немного осмотреться. В комнате было прибрано, но у Дага укатилось небольшое поленце, и он наклонился, чтобы поднять его… и увидел рюкзак Элис Джексон, старательно засунутый под кровать.
Он тут же вспомнил, как Элис Джексон прижимала к груди свой багаж, как не разрешила ему помочь… Что она там прячет, интересно?
Он отдавал себе отчет, что это у него — профессиональный вывих психики. Обычному гражданину — если это приличный человек, разумеется, — и в голову такое не придет, но Даг Брауни прослужил в полиции восемнадцать лет.
Впрочем, вчера вечером он так и не решился. Это даже для него было как-то чересчур.
Ночью ничего интересного не происходило, потому как Элис Джексон в тепле заснула мертвым сном, а Даг Брауни по обыкновению помаялся некоторое время, но потом разозлился и просто приказал себе заснуть. В результате вскочил он часов в десять, в холодном поту, после того как ему приснилось, что Элис Джексон с рюкзаком за спиной и с тесаком в руке уходит к горизонту, а сам Даг лежит голый посреди поля и не может пошевелить ни рукой, ни ногой.
Он стремительно оделся, проскакал по всему дому, убедился в том, что угги Элис спокойно стоят возле вешалки, а куртка висит над ними, заглянул в кухню и, немного успокоенный, вернулся на второй этаж. Он дошел уже почти до своей комнаты, когда что-то его словно подтолкнуло, и он вернулся, взялся за ручку двери Элис Джексон…
Она была в душе — вода шумела. Кровать еще не застелена, разбросана, и Даг, не удержавшись, коснулся смятой подушки рукой, словно надеясь уловить тепло тела Элис Джексон. Потом наклонился — и решительно вытащил ее рюкзак из-под кровати.
Под такой водой она могла бы простоять вечность. Теплые струи упруго били по плечам и груди, и Элис блаженствовала. То есть могла бы блаженствовать, если бы не мысли, лезущие в голову.
Собственно, почти все они касались Дага Брауни. Как ни странно, Элис почти не вспоминала ни об Оуэне, ни о Херувиме, ни о том, что ей угрожает смертельная опасность, — все это казалось несущественным. Зато воспоминания о черных глазах Дага Брауни, о тяжести его тела, о вкусе его губ не оставляли девушку.