Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
Шрифт:
Все тираны Италии переругались. Казалось бы, гарантией неприкосновенности Феррары служит и сама Лукреция, и покровительство короля Франции, а почему-то тревожно. Что же касается других государств, то они уже видят, по словам маркиза Мантуанского, «как их захватывают одного за другим, и ничего тут не поделаешь». Всем очень хотелось прояснить один существенный вопрос: каково отношение французского короля к Валентинуа? Совершенно очевидно, что без поддержки столь влиятельного союзника Чезаре не удастся расширить свое герцогство. Наиболее осведомленные шептали, что король Франции действительно собирается использовать Борджиа для своих целей завоевать Неаполь и что у него нет ни малейшего желания поддерживать испанскую династию, и более всего в Италии. Поэтому небольшие дворы жили надеждой, в то время как в июле 1502 года Людовик XII вошел в Милан, повторно завоевав это герцогство.
Французский король устраивает резиденцию в замке в Павии, и туда один за другим стекаются итальянские тираны и послы. Эрколе д'Эсте
Наконец-то достигнута договоренность относительно брака между единственной дочерью Чезаре и Шарлотты д'Альбре, Луизой, и Федерико, наследником маркизы Мантуанской (пока девочке вот-вот должно исполниться три года, а мальчику нет и двух). Они совершенно не похожи. Ребенок Борджиа, уродливый, с «отвратительным» носом и… умным лицом. Красивый ребенок Гонзага уже служит прообразом очаровательного малютки, его изображения будут приводить в восторг папу Юлия II. Но все это не шло ни в какое сравнение с политическими соображениями. Чезаре Борджиа неистово стремился к этому браку; ему был необходим всего лишь прецедент, чтобы расширить господство в Северной Италии, а у Гонзага было не то положение, чтобы отказываться.
Именно Изабелла д'Эсте занялась решением вопросов, связанных с брачным соглашением. Потребуется слишком много времени, чтобы описать затеянные ею интриги, притворный энтузиазм, с которым она отправляла посланцев Валентинуа и принимала тех, кого герцог отправлял ей. А с каким изяществом и обходительностью Изабелла пленяла посланцев герцога! А искусство, с коим она умудрялась тормозить решение всех вопросов! Указания, которые она давала своим посланникам, вводили в заблуждение даже Валентинуа, который в деловых отношениях не имел себе равных. Один из ее курьеров, направленный к королю Франции, конфиденциально посоветовал Людовику XII быть очень осмотрительным, прежде чем заключать официальный договор с Борджиа, поскольку «кто знает, что может произойти за это время, между днем нынешним и днем свадьбы». Точно такой же совет исходил от французского короля в период переговоров относительно брака Эсте-Борджиа, и нетрудно представить, какое удовольствие испытали Гонзага, услышав подобные слова. Маркиза использовала их как фишки в своей дерзкой игре, по условиям которой требовалось загнать противника в угол, держать в страхе и не давать передышки.
В середине июля эпидемия, опустошившая Италию и Европу, добралась и до Феррары, поразив двор герцога. Заболевание было не самым опасным, но заразились все поголовно. Лукреция и так-то не отличалась особым здоровьем, а тут еще и беременность, так что она одной из первых стала жертвой эпидемии. В Феррару были немедленно вызваны доктора со всей Италии. Герцог Валентинуа направил к сестре Гаспаре Торелла из Урбино и Никколо Марини из Чезены. Александр VI прислал Бернардо Бонджованни, епископа Венозы, врача, которому Борджиа полностью доверяли. Папа дал возможность Костабили увидеть охватившую его тревогу и, воспользовавшись обстоятельствами, намекнул, что болезнь герцогини, очевидно, явилась результатом крайней меланхолии из-за ренты в 10 тысяч дукатов. Он никогда бы не написал непосредственно герцогу Эрколе в Феррару, продолжал папа, поскольку ему не хочется, чтобы создалось мнение, будто он устанавливает законы в чужом доме, но он понимает, что должен добиться для дочери 12 тысяч дукатов, которые доставят ей такое удовольствие, что она вскоре поправится и заживет прежней жизнью. Герцог Эрколе, похоже, забыл, что в его доме живет невестка. Ему следует что-то предпринять, поскольку смерть Лукреции не входит в планы Борджиа. И, папа особо подчеркнул эти слова, он не знает, как это отразится на семье д'Эсте.
В Ферраре все были обеспокоены. Здоровьем Лукреции озаботились даже те, кто приходил в ярость при упоминании одного ее имени. Среди последних, кто честно выражал свои мысли, говорилось следующее: «Бог хранит ее, поскольку не годится, чтобы она умерла именно сейчас». Папа продолжает посылать своих людей. В Феррару приезжает Траш, затем Мишеле Ремолино, относящийся ко всему с недоверием, очень квалифицированный врач. И наконец, 12 августа неожиданно появляется Валентинуа. Состояние Лукреции улучшилось, она сидит в кровати и неожиданно слышит знакомые шаги на лестнице. При виде брата к ней, похоже, возвращаются жизненные силы. Всю ночь дети понтифика проводят в разговорах на своем непонятном для окружающих валенсийском
В случае Лукреции наиболее точный диагноз был поставлен Франческо Кастелло, врачом герцога, которого Эрколе послал ухаживать за невесткой. Кастелло написал герцогу, что Лукреция сразу поправится, как только родит ребенка. Сильные приступы, при которых ее кидало то в жар, то в холод, случались практически ежедневно и приписывались избытку желчи в организме. Но с этим ничего нельзя было поделать, учитывая ее хрупкое телосложение и тот факт, что она была женщиной (существо довольно таинственное). Епископ Венозский придерживался противоположной точки зрения и сообщал о «душевных потрясениях» и симптоме истерии; в таком же духе он писал и в Рим.
3 и 4 сентября Лукреция была настолько плоха, что Кастелло отдал все в руки божьи. Вечером 5 сентября внезапная судорога в спине вызвала у несчастной стон. Ночью она родила мертвого семимесячного ребенка. Послеродовая лихорадка вызывала особое беспокойство, и рядом с Лукрецией постоянно находились врачи. Спустя два дня Феррара наполнилась быстрым звоном копыт; ворота замка открылись и впустили группу усталых, запыленных придворных французского короля. Это были герцог Валентинуа с шурином, кардиналом д'Альбре, и еще тринадцать человек. На следующее утро Чезаре навестил сестру, которую нашел в крайне тяжелом состоянии. У нее сильно поднялась температура, и доктора решила, что ей надо пустить кровь. Валентинуа сам держит ногу сестры и старается отвлечь ее от этой небольшой операции, рассказывая забавные истории. В ночь с 7 на 8 сентября у Лукреции случается рецидив, и утром следующего дня ее собираются причащать. Собравшиеся вокруг люди уверены, что она уже не встанет, но доктора, похоже, настроены более оптимистично. Вечером того же дня Валентинуа покидает Феррару так же неожиданно, как и появился.
Если улучшение и было, то очень недолго. 13 сентября состояние опять угрожающее, и об этом говорят по всей Италии. «Почему бы Богу не положить руку ей на голову и не освободить ее», – писал Бартоломео Картари, а феррарский посланник в Венеции продолжил: «К тому же, чтобы положить конец слухам».
Нетрудно догадаться, откуда взялся этот вопрос по поводу слухов; проснулись прежние подозрения: уж не яд ли причина столь серьезного заболевания? В этот день Эрколе получил два бюллетеня о здоровье невестки. Проснувшись утром, Лукреция попыталась выяснить, что с ней, и у нее вырвался вздох: «О, хорошо, я умерла». Она выразила желание составить завещание и, отправив всех феррацев, вызвала секретаря и восьмерых монахов. Люди герцога Эрколе попытались выяснить, о чем пойдет разговор, и им удалось узнать, что проблема заключалась в составлении дополнительного распоряжения к завещанию, касающегося Родриго де Бисельи. Лукреция хотела внести дополнение в то завещание, которое составила, уезжая из Рима.
Феррарцев невероятно раздражали колебания Лукреции между жизнью и смертью, подъемами и спадами, неожиданными появлениями Валентинуа и столь же неожиданными отъездами. Наиболее проницательные и сведущие придворные уже заметили отношение герцога Эрколе к Чезаре и полностью разделяли его – это была враждебность, испытываемая главой государства к потенциальному врагу, отвращение чистокровного аристократа к авантюристу, антипатия мыслящего человека к человеку, толкующему о войне, достигающему побед с внушительной армией и невероятно удачливому. Интуитивно Валентинуа чувствовал неприязнь к себе, поскольку шутливо заметил феррарскому посланнику, что ему не подойдет кровь Эрколе, поскольку «у Его Превосходительства кровь холодная, а моя кипит». Ни для кого не было секретом, что Чезаре постоянно пребывал в лихорадочно-возбужденном состоянии. Один день он проводит с французским королем (чья милость к Борджиа все еще вызывала всеобщее удивление) в Генуе; следующий – в Ферраре; затем в сопровождении испанцев едет в Урбино на охоту с леопардами, затем внезапно пропадает. Сразу же поползли слухи, что Валентинуа готовит нападение на Флоренцию, и флорентийцы, которым не удалось добиться благосклонности Людовика XII, запаниковали. В течение восьми или десяти дней никто не знал о местонахождении Валентинуа, и представители Феррары и Мантуи, примчавшиеся в Романью якобы по поручению хозяев, а на самом деле заняться шпионажем, отказывались верить приближенным Чезаре, сообщившим, что герцог болен. Вскоре выяснилось, что Чезаре в Риме. Я не знаю, чем он там занимался, какое новое предприятие обсуждал с папой. Несмотря на то что Чезаре хотел быть независимым, Рим для него все еще являлся центром, а Ватикан – основой его могущества.