Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы
Шрифт:
Изабелла д'Эсте тоже решает отложить отъезд из Феррары. Ей становится известно, что дела ее невестки не так хороши, как кажутся на первый взгляд, и явные щели в ее броне заставляют Изабеллу остаться. Общаясь с Теодорой Анджелини, феррарской придворной дамой Лукреции, Изабелла легко переводит разговор в пессимистическое русло, и поощренная таким образом девушка признается, что в скором времени герцогиня избавится от всех феррарцев и оставит при дворе только римлян и испанцев. Изабелла уверена, что эти опасения, о которых она немедленно оповестила, вызовут бурную реакцию не только среди придворных, но и в семействе д'Эсте. Теперь она могла отомстить, и 16 февраля, почувствовав, что уже достаточно сделано, Изабелла уезжает вместе с Эмилией Пио, маркизой Котронской, Елизаветой Гонзага и всеми сопровождающими. После церемонии прощания Лукреция и ее двор вздохнули с облегчением. Изабелла и Лукреция обменялись холодными, но учтивыми коротенькими письмами. Время шло, а их отношения оставались неизменными.
Намеки Изабеллы не остались без внимания. В конце февраля по приказу герцога большая
В день отъезда испанцев Эрколе д'Эсте организовал специально для Лукреции изысканную охоту в парке Бельфьоре, когда специально обученных соколов посылали за цаплями, зайцев ловили с помощью леопардов, а лисиц загоняла свора гончих, принадлежавшая герцогу. Лукреция наблюдала за рыцарями и дамами, скачущими на великолепных лошадях через зимний лес, который только просыпался в ожидании первых фиалок. Лукреция наслаждалась солнечным утром, вдыхая прохладный воздух, но, конечно, испытывала укоры совести при мысли о людях, которых она любила и которые ехали сейчас на юг. Правда, сейчас было важнее позаботиться о тех, кто остался, и, возможно, у Лукреции уже был готов план, когда вечером она возвратилась в замок.
Она не возмущалась. Нет, она притворилась, что сдается, смирилась с теми слугами и придворными дамами, которых навязал ей Эрколе, и не знает о плане свекра еще до Пасхи выслать из Феррары Адриану Мила, мадонну Цеццареллу и других. Она призвала феррарских девушек и даже пригласила Теодору Анджелини к своему столу в Великий пост. Теодора с трудом верила в случившееся и в письме Изабелле рассыпалась в похвалах герцогине, которая стала «нормальной, милой и человечной». Кроме того, должно быть, кто-то объяснил Лукреции, что ее холодность по отношению к Изабелле является серьезной дипломатической ошибкой, и в разговоре с Теодорой она выражала полное согласие с похвалами, расточаемыми в адрес невестки. Один из испанцев, которого Изабелла склонила на свою сторону, обратил внимание Лукреции, что феррарцы отмечают ее холодность по отношению к семейству д'Эсте. Лукреция, приняв несчастный вид, начала оправдываться, что еще не освоилась в новой стране, горько сожалеет, что не воспользовалась предоставленными ей блестящими возможностями – все это, безусловно, предназначалось для ушей Изабеллы.
Известный своей жадностью, старый герцог Эрколе выделил невестке ежегодную ренту в 8 тысяч дукатов. На это она должна была содержать двор: одевать, кормить, содержать лошадей и повозки, не считая пожертвований и приемов, соответствующих ее положению. Подобное решение оскорбило Лукрецию, которая любила тратить деньги щедро, как королева, и небрежно, как куртизанка. Кроме того, она прекрасно знала, что ее приданое позволяет выделить ренту в 12 тысяч дукатов. И теперь она просила об этом. Эрколе решил посоветоваться с Изабеллой, которая незамедлительно ответила, что сумму в 8 тысяч дукатов считает приемлемой, после чего герцог все-таки пошел на компромисс и выделил Лукреции 10 тысяч в год. Лукреция заявляет, что не владеет искусством заключать сделки, и уходит, бросив напоследок: «Феррарский лавочник» – выражение, которым уже пользовался Александр VI. Альфонсо д'Эсте, не вмешиваясь, наблюдает за препирательствами. Конфликт между свекром и невесткой разрастается, становится все более ожесточенным и часто переходит границы дозволенного. Вскоре Лукреция получила дополнительный довод в свою пользу: в марте стало очевидно, что она ожидает наследника. Интересно, будет ли в этом случае герцог настаивать на своем или все-таки уступит?
Похоже, он не собирается менять своего решения, хотя всячески демонстрирует отеческую заботу: сопровождает невестку во время посещений монастырей и церквей и даже в Вербное воскресенье отправляется с ней в одном экипаже, чтобы увидеть дочь Сиджизмондо д'Эсте, Джинерву, постригающуюся в монахини в древнем монастыре Сан Антонио, рядом с Порто-Романа. Холодные взгляды, которыми обменивались свекор и невестка, были красноречивее любых слов, но Эрколе оставался тверд, как кремень, и Лукреции пришлось уступить. Замешательство и растерянность привели ее в поисках утешения в монастырь. Это случилось в среду на Страстной неделе. Монастырь, выбранный Лукрецией, естественно, не относился к излюбленным местам Эрколе. Это был монастырь, основанный Элеонорой Арагонской для детей из аристократических домов. Он существует и по сей день.
Обитый шелком экипаж движется настолько медленно, что Лукреция может сосчитать почки на небольших деревцах, растущих вдоль стен монастыря. Выйдя из экипажа, Лукреция проходит через небольшой, скромно оформленный арочный проем. Настоятельница и монахини ожидают ее, и среди них Лаура Байярдо, кузина поэта. Лукреции кажется, что она снова в Сан Систо, она с наслаждением прислушивается к шелесту монашеских одеяний. Она вновь видит спокойные улыбки на лицах монахинь, вдыхает аромат ладана, слышит призывный звон колоколов и нежное пение. Впервые за долгие дни Лукреция спокойно засыпает в маленькой келье посреди разлившейся тишины. Будущее казалось многообещающим, и она больше не чувствовала необходимости вести борьбу с неприятельскими силами.
Из Ватикана Александр VI пристально наблюдал за жизнью дочери. Помимо официальных писем, которые герцог присылал своему послу Костабили и лично ему, понтифик получал
Расположение и любовь к семейству д'Эсте удачно сочетались у папы с осторожностью и предусмотрительностью. Из Феррары шли постоянные просьбы о церковных привилегиях для д'Эсте. Кардинал Ипполито чувствовал себя в Риме как дома; его приглашали на охоту и пирушки, а во время карнавала на приемы, балы и вечеринки в папские апартаменты. Участники этих вечеринок преследовали определенные цели. Там был замечен смуглый профиль Чезаре Борджиа, одерживавшего одну победу за другой. Санча Арагонская, отправленная в отставку на период свадебных мероприятий, вернулась, еще более дерзкая и неугомонная, чем прежде. Там бывал некий прелат, приверженец Борджиа, и какой-то испанец. Папа заставлял девочек танцевать и не уставал постоянно проводить вечеринки. Атмосфера вседозволенности способствовала любовной интриге, начавшейся между Санчей и кардиналом Ипполито. Они были двоюродными братом и сестрой, поскольку король Альфонсо, отец Санчи, был братом матери Ипполито, Элеоноры Арагонской. Санча не задумывалась о подозрительности или ревности Чезаре; такие мысли не могли стать препятствием у нее на пути желаний. Со своей стороны кардинал Ипполито, что характерно, рассматривал свою прихоть как веление судьбы. Риск только возбуждал любовников. В конце февраля и в первых числах марта в Рим из Феррары начали возвращаться испанцы и римляне. Первым появился рыцарь Чезаре, и можно легко представить, какие слухи поползли по Риму. «Я слышу со всех сторон, что испанцы, вернувшиеся из Феррары, говорят, что их выгнали оттуда и, мало того, собираются выслать всех наиболее близких герцогине слуг», – сообщалось феррарскому послу. Костабили решил положить конец слухам, и его сутана была замечена во дворцах наиболее влиятельных кардиналов. Папа отмалчивался и только постоянно приставал к послу с письмами Лукреции, которые прибыли в Рим с дипломатической почтой Эсте. То, что Лукреция иногда задерживалась с ответами, можно понять из вопросов понтифика: «Разве герцогиня не ответила на отправленное [мною] в среду послание?» – поинтересовался папа 15 февраля, и, когда Костабили упомянул о невероятной активности Лукреции, «папа рассмеялся и решил переговорить с Чезаре». Когда наконец пришло письмо, оно вызвало много шуму. Александр VI вызвал Костабили и сообщил, что получил неприятные известия из Феррары; оказывается, у Лукреции нет денег, и ей пришлось заложить драгоценности, чтобы купить подарки уезжающим из Феррары испанским друзьям. Что же ответил на это посол? Используя все возможное красноречие, Костабили принялся объяснять, как сильно любят Лукрецию в ее новой семье. Он перечислил все подарки, полученные ею от герцога, и все публичные и частные торжества, организованные в ее честь. Герцог лично приходит к Лукреции, чтобы пригласить на очередное мероприятие. Что же касается Альфонсо (а ведь папе это хорошо известно), то он горячий и страстный муж, безупречный во всех отношениях. Более того, папе уже стало известно, что последствия внимания его зятя вскоре примут конкретную форму. После этих слов к Александру VI возвращается хорошее настроение, он смеется и продолжает: помнит ли еще посол, что папа напророчил месяц назад? Костабили ответил, что все прекрасно помнит, его святейшество – превосходный пророк. Понтифик радуется, что у Альфонсо вошло в привычку спать с герцогиней каждую ночь и не искать удовольствий на стороне, как это часто делают молодые люди, хотя, добавляет он со слабым вздохом сожаления, «надо признать, что такая практика действует на них благотворно». Черту под тенденциозными сообщениями вернувшихся из Феррары людей подвел кардинал Моденский, заявив: «Если супружеская пара занимается любовью, все остальное не имеет значения».
Лукреция при всей ее кажущейся хрупкости была твердой и достаточно сильной и пришлась не по зубам герцогу Эрколе. Ее апартаменты находились практически на осадном положении. Она выехала из герцогского дворца и жила теперь в большом замке, построенном Никколо III. Замок был прямоугольной формы, окруженный рвом с «зацветшей» водой, остающейся неподвижной даже при сильном ветре. Ее комнаты, обращенные в сад, создавали иллюзию открытого пространства и, возможно, вызывали ностальгию. Одна комната была в голубых тонах, с голубой кроватью, балдахином, столом и коврами. Личная комната Лукреции была декорирована золотым атласом. В третьей комнате, обтянутой зеленым бархатом, стояла длинная скамья, на которой обычно сидели придворные дамы и посетители. Комнаты были оформлены еще до появления Лукреции, и ей казалось, что имеется определенное несоответствие между цветом и формой.
Поскольку герцог Эрколе ни на йоту не отступил от своего решения в отношении ренты и не собирался добавлять ни одного дуката к 10 тысячам, Лукреция отказалась от феррарцев. Результат ее раздражения не замедлил сказаться. Четверо феррарцев, обладающие «прекрасными качествами», сообщили, что в скором времени они будут уволены, поскольку «только испанцы снискали расположение» новой герцогини. Теодора Анджелини заявила, что забирает назад все комплименты в адрес герцогини, сделанные ею в марте, поскольку Лукреция держит ее и всех придворных дам Феррары на расстоянии и ясно дает понять, что не желает видеть их прелестных лиц «вплоть до Судного дня». Кроме того, Теодора способствовала распространению суждения, что герцогиня любит только женщин, привезенных из Рима.