Luminosity - Сияние разума
Шрифт:
Эдвард мрачно кивнул, огорчившись из-за того, что за жизнь ребенка матери платили своей смертью. Прогноз для нашего ребенка-полукровки получался пессимистичным. Я взяла его руку и сжала ее в своей. Семнадцать лет назад медицина уже была достаточно развита. Если бы отец Науэля был хоть как-то заинтересован в сохранении жизни матери ребенка, а это было вполне осуществимо с технологиями две тысячи пятого года, то, скорее всего, мать смогла бы выжить. К тому же Йохам был вампиром и мог бы обращать матерей, если бы хотел, чтобы они выжили. Возможно, ему было просто наплевать, но мы не могли спросить его об этом — его здесь не было.
Я
Все три его сестры были из разных частей мира — одна из австралийских аборигенов, вторая из Швейцарии, третья из Кореи. Науэль слышал о его неудачах в Мексике, Исландии, Гане, Нигерии, Китае, Тибете, Индии, Филиппинах, Индонезии и России, и не думал, что Йохам и сёстры старались помнить обо всех таких случаях. Так что у Йохама не было никакой четкой схемы перемещений, которая могла бы помочь предугадать его действия. Не было практически никакой надежды на то, чтобы найти его и получить информацию до того, как Аро захочет проверить, что там с Джанной.
Мы кратко расспросили Науэля о его биологических особенностях, просто из какого-то мазохистского интереса — узнать, как это может быть. Он с готовностью ответил на наши вопросы. По силе, скорости, выносливости, чувственному восприятию, точности движений, скорости мышления и идеальной памяти он уступал вампирам. По физической силе он был слабее среднего вампира примерно настолько же, насколько обычный вампир был слабее новорожденного; точно так же было и с другими физическими параметрами. Его разум имел пропорциональное его чувствам пространство и возможности, как и наши. Он мог запомнить что угодно из того, что хотел запомнить, а все остальное мог как помнить, так и нет.
Я поморщилась, когда он между делом заметил, что может питаться как кровью — человеческой или животной, — так и человеческой пищей, но считает диету тёти самой приятной. Глаза Уйлин, разумеется, были убийственно алыми.
Науэль производил такое впечатление, что у его выбора была более шаткая основа, чем у его тети, где-то между человеческим “я очень люблю бекон, а тофу мне совсем не нравится” и вампирским “только кровь человека может утолить мою сводящую с ума жажду”. Меня это слегка покоробило, что он, похоже, заметил.
Я раздумывала, стоит ли попытаться уговорить их, или, по крайней мере, Науэля перейти на диету из животных. Но такие уговоры казались тут неуместными — они даже не выказали интереса к этому образу жизни, который, например, проявила Мэгги. Отчасти я думала, что было бы неблагодарно и грубо с моей стороны заставить Уйлин привести нас к ее племяннику, вытянуть из нее болезненную для нее историю, а потом еще и высказываться неодобрительно об их пищевых пристрастиях. С другой стороны, люди-то умирают, и если есть шанс это остановить, то можно бы и перетерпеть неловкость от своей грубости, поскольку ни одна неловкость не стоит чьей-либо жизни.
Пока Эдвард собирал информацию об одаренности старшей сестры Науэля (она, похоже, могла отводить от себя внимание, и становилась — нет, не невидимой, а будто бы неинтересной для других людей), внутри меня боролись эти две точки зрения. Если я на самом
И ее вполне можно было убить, если я атакую. Если дело дойдет до схватки, то каким бы безумием не показалось это Эдварду, он все равно встал бы на мою сторону. Так же как Ирина могла пойти против собственных сестер, если бы они захотели убить Лорана. Телепатия Эдварда и моя сила новорожденной сделали бы победу в этой битве для нас легкой, даже с учетом Науэля. Ни полувампир, ни Уйлин не были одаренными, она была низкорослой, а он был слабым и медленным по сравнению с нами.
Но я не хотела убивать её. Это казалось неправильным.
Я задумалась об этом и решила, что это не просто желание не марать руки убийством. У меня не было никакого неприятия образа уничтожения, скажем, того же Аро, если это будет нужно. Возможно, я могла бы даже заставить себя уничтожить его пару, поскольку у нее была лучшая из возможных позиций, чтобы влиять на решения одного из трех Вольтури и спасать жизни, а она ничего не сделала (а еще, если я должна буду убить Аро, то гораздо милосерднее по отношению к ней будет убить ее вслед за ним).
Но Уйлин была невероятно, удручающе доброй женщиной, даже если она убила больше сотни человек за те сто пятьдесят лет, что была вампиром. Злые люди не выполняют желания умирающих, преодолевая даже боль обращения, чтобы воспитать своего племянника. Злая Уйлин задушила бы зависимого от кислорода ребенка, спящего рядом с ней, ещё в процессе обращения. Или не забирала бы Пиру в джунгли, выхаживая её — а просто позволила бы своей деревне убить её сестру и племянника, и просто не вмешивалась.
Если она и правда не была злой, то тогда она не должна была убивать людей. Смерть Уйлин была бы ужасна, но её жертвы тоже не были злыми людьми.
К чёрту неловкость, пойду напролом.
После того как Эдвард узнал, что Науэль провел в утробе лишь месяц от зачатия до ужасного рождения, разговор затих. Уйлин снова скривилась, вспоминая потерю сестры.
— Как по мне, это странно, — тихо сказала я, — что вы так сожалеете о смерти Пиры, но убиваете людей для еды.
— Она была моей сестрой, — прорычала Уйлин.
Я подняла руки ладонями вперед в успокаивающем жесте.
— Я понимаю. Я бы тоже больше горевала о члене своей семьи, чем о каком-о незнакомце. Но у незнакомцев тоже, как правило, есть семьи, — было трудно оставаться вежливой. Мне действительно нужно было в этом разобраться, и найти способ оставаться серьезной, если я собираюсь проповедовать вегетарианство среди вампиров. — Уйлин, я понимаю, что далеко не все знают, что вампир может жить и на крови животных, но, Науэль, если ты знаешь, что можешь питаться кровью животных или вообще обычной человеческой едой…
— Я могу; но это не значит, что мне это нравится, — сказал он.
— Может, ты сможешь грабить банки донорской крови или что-то вроде этого, — сказала я. Моя семья так не поступала (и даже легально не покупала кровь, ведь, как доктор, Карлайл мог так поступать), потому что питье любой человеческой крови могло сломить наше сопротивление убийствам. Это было похоже на алкоголика, который держит банку пива в холодильнике, чтобы воздержаться от воровства ликера в магазине, если он вдруг почувствует к нему тягу.