Luminosity - Сияние разума
Шрифт:
— Эти планы не должны казаться честолюбивыми, — сказала я. — Желание, чтобы люди продолжали жить, не должно казаться необычным или особенным, или революционным, или еще каким-нибудь эдаким. Если бы я работала и половину зарплаты отдавала на онкологические исследования, или что-то подобное, я бы не была честолюбивой. Альтруистичной — по большей части — но не честолюбивой.
— Знаешь, если ты постоянно будешь повторять подобное, в итоге я начну с тобой соглашаться, — сказал Эдвард весело.
— Не могу не считать это хорошим результатом, —
— Тебя действительно обеспокоило то, что я говорил о душах, — отметил он вполголоса.
— В свое время, действительно, беспокоило. Сейчас же я просто вроде как волнуюсь за всех тех, кто хочет относиться к смерти, как будто это их надоедливый-но-безобидный старый дядюшка, который навещает их в каждый День Благодарения, и без которого семья будет неполной, или что-то вроде того. Смерть не безобидна. И нет неустранимых причин, по которым она должна вообще существовать.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — попросил Эдвард, хмурясь и отводя взгляд.
— Я могу дозировать информацию понемногу, если так тебе будет легче, но не собираюсь сдаваться, — предупредила я его. — Спроси Элис. Тебе придется вообще избегать меня, если не хочешь об этом слышать.
— Я никогда не буду избегать тебя, — сказал он, глядя мне в глаза, — сначала я думал, что у меня получится… но Элис была права, когда сказала, что мне не хватит на это сил.
— Это хорошо, — прошептала я.
*
Я добралась до дома поздно — значительно позже того, как Чарли окончательно отказался от мысли дождаться горячего ужина, и разогрел себе остатки старой еды.
— Привет, Белз, — сказал он, когда я вошла. Он выключил телевизор, и полуобернулся на диване, чтобы посмотреть на меня. — Где ты была?
Он не сказал это укоризненно, или разочарованно, он не думал, что я рисую граффити на зданиях, или разоряю почтовые ящики, и не расстроился, что я один раз за неделю не приготовила ужин. Его интересовало, что со мной происходит.
У меня заняло немного времени обдумать, как Чарли меня представляет, и, соответственно, как лучше всего будет подготовить его к тому, что мы с Эдвардом соберемся сбежать следующим летом. Таким образом, сценарий у меня был уже готов.
— Ах, — сказала я, с мечтательной улыбкой на лице, — я была с Эдвардом.
Чарли поднял одну бровь.
— Эдвард Каллен?
Я быстро кивнула.
— Да, ты видел его в субботу, когда он зашел к нам…
— Снова учили биологию? — спросил Чарли, хотя, похоже, он озвучил не первую мысль, которая пришла ему в голову.
Я покачала головой, легкомысленно позволив
— Мы немного поделали домашнюю работу, — сказала я медленно (ну, между нами действительно была проделана небольшая домашняя работа), — но, в основном, мы просто болтали… — я широко раскрыла глаза, и сказала: — Я имею в виду, я дружу с его сестрами. Я еще немного погуляла с Элис, это было первое, что я сделала, когда пришла к ним.
— Понятно, — пробормотал Чарли. И не стал допытываться. Я и не ожидала, что он будет. Но я думала, что достаточно эффективно заронила саму идею. Скорее всего, в следующий раз, когда Эдвард зайдет за мной, Чарли устроит ему небольшой допрос. На следующей неделе мне нужно будет как-нибудь проронить слово “бойфренд” в пределах слышимости Чарли — возможно, при телефонном разговоре с Джессикой или Анжелой.
Я широко улыбнулась ему, пообещала, что в четверг ужин будет готов в нужное время, и взбежала вверх по лестнице.
*
Притворяться, что мы с Эдвардом встречаемся, было весело. Причем веселья в этом занятии было больше, чем каких-то деловых мотивов.
Он проявлял богатую фантазию, никогда не поддаваясь искушению к повторению, которое могло выдать нас. Одним утром он прошел сквозь весь класс ко мне, остановился и поцеловал в лоб. Он присоединился ко мне и моим друзьям-людям за обедом, когда я сидела с ними, а не с вампирами. Джессика от этого пришла в такой восторг — я думала, что ей понадобится медицинская помощь. Он провожал меня от столовой до учебных классов каждый день, держал меня при этом за руку или обнимал. Он делал все это с таким гордым и самодовольным видом, что со стороны могло показаться, что он идет с кинозвездой или супермоделью (если, конечно, не смотреть в этот момент на меня).
Он кинул в меня идеально сделанный бумажный самолетик на биологии, выждав момент, когда учитель не видел — но чтобы видела Анжела, когда самолетик упал прямо на мой блокнот. Она не стала наклоняться, чтобы посмотреть, что в нем написано, но я все равно показала ей, с улыбкой, которая была почти не притворной: перед тем, как сложить самолетик, он написал на листке витиеватое стихотворение. Анжела улыбнулась и коснулась моей руки в ободряющей дружеской манере. Я сложила листок и убрала в свой кошелек.
У меня не было такой богатой фантазии, и я обнаружила, что играть роль потерявшей голову от любви девушки гораздо проще. Я хихикала куда чаще, чем привыкла, и подходила чуть ближе к нему всякий раз, когда он касался меня — что случалось постоянно, если я была в пределах его досягаемости. Я чаще принимала от него и носила его куртку. (Ему было плевать на февральский холод, он носил куртку исключительно для маскировки и красоты; и это было очевидным проявлением его любви, которое я могла принять.) Я проводила много времени, глядя на него из-под ресниц и любуясь его лицом, и старалась выглядеть восхищенной.