Луна и пес
Шрифт:
В дальнем конце коридора засвистел пылесос. Кент не стал ждать, когда уборщица появится на повороте – ушел в свой кабинет. Без десяти девять позвонил Точилину.
– Пойдем покурим, – предложил он.
В мозаичном зале сели в кресла. Не сводя глаз с Кента, Точилин затянулся сигаретой.
– Рассказывай!
– Его убили полонием, – сказал Кент.
– Чем?!
Точилин недоуменно посмотрел на Кента.
– Полонием. Радиоактивного вещества в теле оказалось в миллион раз больше допустимого.
Точилин
– Почему его отравили полонием?
– Это ты меня спрашиваешь?
– Это я себя спрашиваю.
– Жигарь сгорел за полторы недели. Врачи так и не смогли понять, что произошло.
Сизый дым окутал Точилина. Его взгляд уткнулся в угол зала, застыл.
– Что молчишь? – не выдержал затянувшейся паузы Кент.
– Думаю.
Точилин снова глубоко затянулся сигаретой.
– Та справка, которую ты мне показывал пару месяцев назад, приобретает совсем другое значение. Ты ее сжег?
– Нет.
– Напрасно, – сказал Точилин.
– Я думал над ней, – сказал Кент.
– И что?
– Мне кажется, директора готовят в президенты.
– В президенты чего? – не понял Точилин.
– В президенты Российской Федерации! Точилин прищурился от сигаретного дыма, обвел взглядом огромный зал, постучал коробком спичек о подлокотник кресла.
– В президенты, говоришь… – задумчиво произнес он. Внимательно посмотрел на Кента, словно оценивая его. – Плохая история. Очень плохая.
Помолчал.
– О ней надо бы забыть, – сказал зам.
– Что значит «забыть»! – возмутился Кент – Ты видишь, что происходит!
Точилин выдержал долгую паузу. Сделал несколько затяжек.
– Это великая иллюзия, что мы можем что-то изменить, – сказал он.
Замолчал. Потер виски.
– Это под силу только Времени.
Кент удивленно посмотрел на Точилина.
– Пока солнце взойдет – роса глаза выест.
Точилин виновато улыбнулся.
– Надо ждать.
– Ждать? Чего?
– Просто ждать.
Точилин уронил коробок, поднял, сунул в карман.
– По-хорошему, тебе надо бы запретить заниматься этим делом.
– Почему я не должен заниматься этим делом?
– У меня плохое предчувствие.
– У тебя всегда плохое предчувствие.
– Такое время!
– Ты не имеешь права запрещать мне заниматься этим делом!
– Имею. Но не буду. Иначе из чего делать газету?
– У меня еще одна новость, – сказал Кент.
Во взгляде Точилина появилась усталость.
– Я встречался с профессором, изучавшим вещество, которым отравили Куталию.
– Банкира?
– Да.
– И что это за вещество? Тоже полоний?
– Нет, его отравили ядом. Эксклюзивным.
– Что значит «эксклюзивным»?
– Это значит, что он произведен в секретных лабораториях
– Это тебе профессор сказал?
– Да.
Точилин закурил новую сигарету.
– Зачем ты встречался с ним?
– Жигарь держал счет в банке Куталии.
– А директор?
– Не знаю. Но жду звонка из Смоленска. Я должен встретиться с человеком, который что-то знает об убийстве банкира.
– Кто он?
– Адвокат.
– Просто адвокат?
– Бывший офицер спецназа.
Точилин помолчал.
– Напрасно ты не сжег ту бумагу, – повторил он.
– Но ты представляешь, какую бомбу мы взорвем!
Точилин погасил о пепельницу сигарету.
– Весь вопрос в том, кто подорвется на ней первым.
Домой Кент вернулся вечером, когда Серафим сделал уроки и поужинал. Сварил сардельку, поджарил яичницу, насыпал в блюдце маринованные корнишоны. Вынул из холодильника бутылку перцовки, плеснул в хрустальную рюмку, залпом выпил и жадно взялся за еду.
– Ты что, целый день ничего не ел? – спросил Серафим, глядя как отец расправляется с ужином.
– Почти.
– Ты меня учил есть так, словно не хочется.
– Сделаем сегодня исключение.
– Как съездил?
– Хорошо.
– Это не опасно?
– Нет. Обычная работа. У тебя-то как?
– По черчению – два.
– Причина?
– Забыл выполнить одно задание.
– В свое время мне пришивали память ремнем.
– Это непедагогично!
– Зато действенно.
– Я исправлю.
– Я знаю.
– Почитаем сегодня?
После ужина они устроились на диване. Серафим в махровом халате прижался к отцу. Он был похож на воробышка среди зимы, нашедшего тепло под соломенной крышей. Кент раскрыл «Величие и падение Рима» Ферреро. Книга была старая, потрепанная, обложка едва держалась.
– Почему такая старая? – спросил Серафим.
– Я купил ее в букинистическом магазине.
– Отстой!
– Не скажи. В старых книгах таится особый аромат. Серафим обнюхал книгу.
– Пахнет бумагой.
– Верно. Новые книги пахнут типографской краской, а старые – бумагой. От них исходит особый дух! Представляешь, ее напечатали задолго до рождения твоих бабушки и дедушки. Наборщик брал каждую букву, вставлял в специальный станок, помещавшийся в руке. Кто-то эту книгу уже читал. Надо полагать, неглупый человек, если его интересовала история Рима. Видишь, на полях сделаны пометки карандашом. Значит, человек читал внимательно, вдумчиво. В этой книге много жизней. Того, кто написал ее. Того, кто ее редактировал, набирал, сшивал… Кто продавал. Я помню женщину, у которой купил эту книгу. Это была очень пожилая женщина. Она носила темную блузку с белым жабо, заколотым керамической брошью. И разговаривала так, как сейчас не разговаривают.