Луна над рекой Сицзян
Шрифт:
— Кур-р-р, кур-р-р, — из отверстия в коробке по-прежнему доносился испуганный и печальный голос.
Взяв коробку, хозяин вышел из дома. Цзинцзин всё ещё беспокоился, однако не ждал большой беды, решив, что им предстоит очередное путешествие. Но чем дальше, тем тревожнее: спустя некоторое время он перестал слышать голос хозяина и звуки губной гармоники. В окошке мелькали неясные полутени и цветные пятна. Голубь слышал то гомон толпы, то отдельные незнакомые слова, которые произносили чужие голоса. Он чуял запахи бензина, битума, кожи и чего-то ещё. До него доносились автомобильные гудки, стук железнодорожных колёс, гудение поезда и другие звуки, которые были ему неизвестны. Всё вокруг было непонятным, враждебным. В этой ужасной тряске и темноте голубь
В окошко падали зёрна риса и бобы, в коробке была крышка от бутылки, наполненная водой, но Цзинцзин ничего не ел и не пил.
Он не знал, сколько времени прошло, когда в глаза ударил яркий дневной свет и сверху хлынул поток свежего воздуха. Настало утро? Его выпускают? Да… Он инстинктивно сжался всем телом, чуть попятился и тут же стрелой выпорхнул на волю.
— Ай! Ты что наделал? Коробка открылась! Мой голубь, мой голубь… — послышался где-то позади грубый голос мужчины средних лет. И сразу же заплакал ребёнок.
Цзинцзин не знал, что означают эти звуки, да и не хотел знать, он рвался в открывшийся ему бескрайний простор, к свободе. Он снова мог летать, мог мчаться ввысь, наблюдая, как земля удаляется и размывается. Но очень скоро голубь почувствовал себя как-то странно и задрожал всем телом. Где это он? Воздух слишком холодный, слишком сухой и как будто более грубый. Родные места полны зелени, а здесь кругом всё серое. В родных местах светлый туман стелется над жёлтым песком, в горах есть красивые озёра, а в вышине — голубое небо и белые, как он сам, облака. У лесного озера под старым деревом несколько больших камней образуют треугольник. По этим камням он понимал, куда лететь, чтобы найти знакомую крышу и увидеть круглое смугловатое лицо хозяина. Сейчас внизу не было ничего подобного.
Должно быть, отсюда до дома очень далеко.
Он взлетал всё выше и выше, чтобы видеть как можно дальше, заметить хоть что-то, что укажет путь на родину. Но так ничего и не разглядел. Он звал снова и снова, но так и не услышал ответа.
На большой высоте ветер стих, но стало ещё холоднее. Голубь уже до смерти устал, он почти терял сознание, когда увидел зловещую тень и встрепенулся, широко раскрыв глаза. Опасность рядом, но какая? Неужто орёл чёрным пятном мелькает сквозь облака? Тёмные, как грозовые тучи, крылья, мрачные глаза, острые когти различались всё отчётливее; стремительно, как порыв ветра, угроза приближалась…
Теперь голубем владела лишь одна мысль — спасайся!
Утром, едва проснувшись, человек почувствовал, что ему чего-то не хватает; прогнав остатки сна, он вспомнил, что голубя больше нет. Посмотрел на пустую клетку за окном, и сердце у него сжалось.
Ему так и хотелось отвесить самому себе парочку затрещин. Что же делать? Его «голубиная» сделка не удалась; благодаря ей ему удалось добиться расположения мастера по найму рабочих, однако «выдвижение кандидатов» ничем хорошим не закончилось. Чёрт, секретарь коммуны явно хотел пристроить чьего-то сынка, видимо, чтобы угодить папаше-начальнику. Сначала секретарь припомнил Мацюэ старые счёты по поводу кражи собак и еды, отметил, что его идеологическое перевоспитание ещё не окончено, отчитал за вызывающее поведение. Потом вдруг улыбнулся и похлопал по плечу, сказав, что революционная работа важна, что горным районам особенно нужна образованная молодёжь, и именно новое поколение таких специалистов, как ты… Тьфу, вот ведь двуличный пройдоха!
С улицы его позвал старик-бригадир. Закашлялся и просунул свою лысую голову в дверь:
— Ещё не завтракал? Уже время давать свисток. До обеда будешь разгребать помойную яму.
— Бригадир, у меня… рука болит.
— Вчера у тебя спина болела, а сегодня — уже рука?
Мацюэ встал с кровати и согнул правое запястье, словно не мог им пошевелить:
— Ох, боюсь, это перелом. У меня, должно быть, опухоль кости…
— Тогда… тогда иди смотреть за коровами.
— Смотреть за
Бригадир не обратил внимания на его усмешку, взял сигарету и вышел. У дверей обронил:
— Поешь поскорее чего-нибудь. Я собрал немного острого перца и огурцов, тут, у порога. Хватит лениться.
Уже в который раз этот старик приносил Мацюэ поесть. Да и вообще заботился о нём — учил относиться к людям по справедливости, находить лекарственные травы от простуды, строгать деревяшки и латать дырки в соломенной шляпе. Правда, при этом не понимал, какой прок от голубей, и полагал, что кормить следует только куриц-несушек.
Мацюэ был тронут, но нисколько не раскаялся в своей уловке со сломанной рукой. Ему так не хотелось ковыряться в грязи и навозе! Почему-то он вспомнил, как шесть лет назад впервые прибыл в деревню, — эх, каких же иллюзий он тогда себе понастроил! Без ведома матушки сменил прописку и, припрятав в мешке среди вещей томик стихов, выбил себе направление в село. Он мечтал купаться под струями водопада, петь во весь голос в горах, добывать огонь в лесу и вместе с друзьями основать что-то вроде «Города солнца» из утопии Кампанеллы [30] . Ещё он собирался заняться самообразованием и стать специалистом по метеорологии или лесному хозяйству, так сказать, вступить в храм современной науки. И конечно, ему хотелось иметь заслуженные честным трудом мозоли на ладонях и шрамы на ногах. Когда он в первый раз отправился в горы рубить бамбук, то, рассчитывая на свою молодость и силу, нарубил больше ста цзиней [31] , несмотря на уговоры. Во время спуска с горы Мацюэ начал отставать от бригады, испытывая жгучую боль в плечах, с каждым шагом замедляясь. Наконец на крутом повороте тропинки вязанка бамбука упёрлась в скалы так, что он не мог идти дальше. Где-то в траве раздалось шипение — мимо проскользнула змея, и он зарыдал как ребёнок.
30
Томмазо Кампанелла (1568–1639) — итальянский монах, учёный, писатель, автор утопического трактата «Город солнца».
31
То есть 50 кг.
Позднее его отыскал старый бригадир с факелом в руках.
Но даже тогда он не лишился бодрости духа. Так что же заставило его сейчас разыграть этот спектакль с рукой? Он и сам толком не понимал. Знал одно: царящие в коммуне порядки сильно меняют людей. Дружелюбие и энтузиазм быстро исчезают, уступая место расчёту и козням. Дискуссии о Троцком и Джиласе [32] прекратились, тетради с заметками по социологии были разодраны на самокрутки, даже огороды, и те зарастали бурьяном. Споры с начальством, ссоры с крестьянами, перепалки с товарищами по поводу и без — всё чаще по вечерам он задумывался о том, что же делать дальше. «Время летит быстро и больше не повторяется…» Они часто пели эту индийскую песню.
32
Милован Джилас (1911–1995) — видный югославский коммунист, перешедший в оппозицию; критиковал установившийся в Югославии и других социалистических странах режим правления узкого слоя партийной номенклатуры.
Один за другим его товарищи исчезали из деревни. Кто-то благодаря записке от отца отправлялся в армию, кто-то устраивался на завод или поступал учиться, некоторые открыто заявляли, что в жизни главное — деньги и женщины, и без прописки тайком возвращались в город. Даже девушка на другой стороне горы с головой ушла в заботы об одежде, еде и заработке, перестала посылать записки с голубем; от неё больше не приходило вестей… От всей некогда сплочённой семьи образованной молодёжи у Мацюэ остался только голубь. Словно тень.