Луна в ущельях
Шрифт:
— Ты почему костер, однако, не затоптал, молодчик? За тобой ходить надо, да? Кто ты такой? — На безбородом скуластом лице старика грозно сверкал единственный глаз.
Вадим назвал себя.
— Геолог! — лесник перебросил с плеча на плечо карабин. — Хоть бы сам прокурор района... Айда к начальнику!
Пока сквозь тучи появившегося к вечеру гнуса пробирались к табору, Вадим все время чувствовал на затылке сверлящий взгляд, хотя мягкой поступи таежника не слышно было совсем. Придя на место и узнав, что Сырцов и есть начальник поискового отряда, Аянка смутился и сказал
— Нельзя, начальник, палить тайгу. Беречь надо зеленый дом. Надо, однако.
На тусклом пластмассовом оконце играл отблеск жарко полыхающего перед палаткой костра. Молодые геологи, измученные дневными переходами, искусанные в кровь комарами и гнусом, отдыхали вокруг костра, чинили обувь. Подняв головы, они с интересом разглядывали лесника.
Помощник Сырцова армянин Зовэн Бабасьев, чернявый, невысокий, с усиками и бачками, скривил в насмешке опухшее от комариных укусов лицо и, помешивая в казанке деревянным суповником, резко бросил:
— Что тут беречь! Даже кедровых орешков не наберешь.
— Плохо искал, товаришок, — возразил лесник, в свою очередь разглядывая поисковиков. — В нашей тайге все есть.
— Все, да не все, — проворчал Бабасьев и, выразительно глянув на начальника отряда, принялся разливать суп.
За ужином, от которого лесник не отказался, решив заночевать у геологов, поисковики разговорились.
— Не ищут же кимберлитов в Московской области — их там нет, — горячился Бабасьев, не сводя колючих глаз с Вадима. — Какого же черта искать фосфориты в этом комарином царстве! — со злостью хлопнув себя по шее, геолог посмотрел на руки и брезгливо вытер ладонь.
— Не верили и в русские апатиты, пока не открыли их в Хибинах,— спокойно возразил Вадим. — Фосфориты могут быть и в отложениях Алитэ-Каргинской впадины, и в подошвах гольцов.
— Признаки, дорогой! Дайте мне признаки! — Бабасьев требовательно протянул небольшую, бугристую от мозолей, ладонь. Верхняя губа его со шнурочками усов вздернулась.
Сырцов промолчал. Молчали все. Поисковикам нечего было возразить товарищу. Бесплодность поисков, продолжающихся уже второй летний сезон, удручала их. Здоровые, крепкие, молодые — они не хотели мириться с тем, что их заставляют мотаться по заведомо пустым участкам, бить и бить шурфы зря. Правда, геологи говорят, что в поисках не бывает неудач, каждый закрашенный на карте участок — ступень к открытию. Тем не менее Бабасьев мрачнел с каждым днем, и его настроением проникались постепенно все.
Один Вадим продолжал держаться принятого азимута. К этому его обязывало положение начальника отряда и еще, пожалуй, чисто мальчишеское упрямство. Желая прекратить бесполезный спор, он миролюбиво сказал:
— Будут признаки, будет руда. Не заводись с пол-оборота, Зовэн.
Бабасьев закусил удила. Как все горячие натуры, он уже плохо соображал и не помнил ничего, кроме раздражения и обиды. Подскочив к Вадиму, он рванул из планшета исписанный тетрадный лист и молча, с вызовом протянул его начальнику.
— Или переходим всем отрядом в район оползней на кембрийские отложения, или я ухожу к Липатову. Об этом написано в рапорте.
Вадим
— Что ты конкретно предлагаешь, Бабасьев?
Повернув бумажку к костру и делая вид, что читает, Вадим напряженно думал. Он и сам знал, что кембрийские отложения в районе оползней предпочтительнее, но кто позволит изменить им маршрут произвольно?
— Прекрати бузить, старик! — спокойно сказал Вадим. — Забирай свое заявление и валяй спать. Утро вечера мудренее.
— Я бузотер! Слышали, ребята? — с белыми от гнева глазами выкрикнул Бабасьев.
— Не имеешь права обзывать человека, — пробасил Байгильдин, пожилой неразговорчивый татарин, выполнявший в отряде обязанности ездового.
— Бабасьев прав: надо уматывать отсюда. Баста! — послышались голоса. — Из пустого переливать в порожнее хватит. Пусть найдут других.
Держа в руках кружку со сладким остывшим чаем, Вадим спросил негромко:
— Это как — бунт называется? — Стал слышен хруп пасущихся неподалеку лошадей и гудение медленно разгорающейся березовой нодьи. — Как вам не стыдно, ребята? — продолжал он все так же сдержанно. — Я понимаю Байгильдина: ему снятся премиальные, ведь у него большая семья. А мы-то ведь — комсомольцы! Где в самом деле дисциплина? За такое на фронте не миловали. У нас тот же фронт — и мы разведчики.
— Нельзя ли без пропаганды?
— Мы не можем оставлять за спиной белые пятна. Это — закон геологов, вы это знаете. Закончим маршрут — пойдем на кембрий.
Скомкав заявление, Бабасьев бросил его в костер и скрылся в общей брезентовой палатке. Разбрелись по табору и остальные.
Долго в тот вечер не мог уснуть Вадим. Ему казалось, что он непременно найдет то, что ищет. И уже виделось, как высокой стометровой плотиной перехвачена Алитэйская горловина, как идут над лесом могучие высоковольтные линии, как оживает огромный дикий край. А порой опять слышались раздраженные голоса товарищей и еще какой-то ехидный голосок, где-то внутри него самого пискливо повторявший:
— Никаких фосфоритов здесь нет и не будет. Нет и не будет.
И снова он ворочался с боку на бок у остывающего костра, поднимался, ворошил без надобности угли, жадно раскуривал цигарку и, проклиная все на свете, ложился спать.
Еще один человек не спал. Лежа у самого полога палатки, Аянка слушал уханье ночного разбойника — филина, видел, как мучается у костра начальник отряда. Потом не вытерпел, тихонько подполз к нему и сказал:
— Ты погоди, Вадимка. Может, я подмогу тебе. Может быть, много белых и желтых камней найдем.
4
В Большой Пантач они пришли к полудню. Солнце отвесно падало сквозь негустую пирамидальную крону гигантских тополей, частоколом торчащих на крутых изломанных боках сопок. По дну распадка бежал ручей. Здесь все — и источенные временем серо-зеленые валуны, и белеющий средь бурелома горбоносый череп с огромными полуистлевшими рогами, и дуплистые, в три обхвата, осокори — все было угрюмо, дико, циклопично, как в фантастическом романе о мертвых мирах.